byddha_krishna1958: (Default)
byddha_krishna1958 ([personal profile] byddha_krishna1958) wrote2010-12-17 05:53 pm
Entry tags:

Острова русской литературы. Гений, который вернулся






Сигизмунд Доминикович Кржижановский

(1887-1950)

   


"Прозеванным гением" назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. "С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность", - говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют "русским Борхесом", "русским Кафкой", переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского - ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия




При жизни Сигизмунду Доминиковичу Кржижановскому (1887-1950) удалось опубликовать всего восемь рассказов и одну повесть. Между тем в литературных кругах его считали писателем европейской величины. 



 

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 02:54 pm (UTC)(link)
Кржижановский, Сигизмунд Доминикович (1887, Киев - 1950) — русский писатель-фантаст. Родился в польской семье. Окончил юридический факультет Киевского университета. В 1912-13 годах жил во Франции, Италии, Швейцарии, Германии. Работал помощником присяжного поверенного, преподавал теорию театра в Киевской консерватории. С 1922 жил в Москве. Работал в театре, в редакции Большой советской энциклопедии. Пил. Конец жизни провел в нищете и забвении.
Начал публиковаться в 1912 году.
Основной корпус произведений Кржижановского стал известен читателям только в годы "перестройки" — в конце 80-х годов.
(Источник неизвестен)
"Русский Борхес", чье имя десять-пятнадцать лет назад не было известно почти никому, ныне же прославлено по всему миру, в молодости писал стихи. Как прозаик полностью, реализовался в 1920-1940 гг., в 40-е годы писать перестал – иссяк воздух в легких. В стране, где редактор кричал ему: "Поймите, ваша культура для нас оскорбительна!" – сочинять он уже не мог. Но деться было некуда, нужно было зарабатывать на жизнь. Война кончилась, издательства спешно наверстывали довоенный "пробел" – знакомили читателей с польской литературой (до войны Польша числилась страной подозрительной, даже ее компартия – единственная! – была исключена из Коминтерна, но тот в 1943 году приказал долго жить) – как-никак возникла "народная" Польша. Марк Живов составил для "Славянской библиотеки" в ОГИЗ-ГИХЛ книгу почти в полторы сотни стихотворений лучшего, вероятно, польского поэта XX века, Юлиана Тувима, из которого в СССР к этому времени было опубликовано два стихотворения, одно в переводе самого Живова, другое в переводе Кирсанова. Об эмигрантских переводах из Тувима в те годы предпочитали не знать, хотя еще в 1920 году в Варшаве А. Гройним опубликовал в газете "Варшавское слово" "Похоронную рапсодию на смерть полковника Николая Романова", М. Хороманский печатал свои переводы в Берлине и Париже. Но Москве требовался советский Тувим! Для Кржижановского польский язык был родным, Живов предложил вспомнить поэтические опыты юности – и девять переводов "состоялись". "Последняя любовь" Кржижановского, художница Наталья Семпер, кстати, эту книгу Тувима оформила и оставила воспоминания об этой работе: "...я не подозревала, что в сборник включены переводы С. Д., а он не знал, что обложку буду делать я". Видимо, переводы из Тувима – последняя серьезная работа великого писателя. Тем ценнее.
(Из проекта "Век перевода")

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 02:57 pm (UTC)(link)
Вадим ПЕРЕЛЬМУТЕР

"ПРОЗЁВАННЫЙ ГЕНИЙ"



С сегодняшним днём я не в ладах, но
меня любит вечность.
Сигизмунд Кржижановский

Тусклое белесое пространство, из глубины которого бесконечной чередою
движутся, наступают на зрителя изрешеченные пулями плоские деревянные
мишени, людские силуэты анфас...
Эту картину я увидел в начале 1990 года в старом клубе МГУ, что на
Моховой, где выставляла свои работы одна из множества нынешних групп
художников. Имя автора ничего не сказало. Выяснилось только, что живёт он то
ли в Пензе, то ли в Перми, то бишь вдалеке от Москвы, что ему нет ещё и
тридцати, что выставляется в столице чуть ли не впервые. И, конечно, знать
не знает, что написал картину "на тему" новеллы Сигизмунда Кржижановского
"Мишени наступают", сочинённой в 1927 году, на исходе десятилетия попыток
раздуть отечественную революцию "в мировой пожар" (разумеется, "на горе всем
буржуям", не себе же!), до сих пор не опубликованной, хранящейся в архиве,
где её читали человека три-четыре, не больше.
Говорят, идеи носятся в воздухе. Если так, то идеям (или, как он
предпочитал называть, "темам") Кржижановского присуща особенная, редкостная
прочность: многие годы беспрерывно дующих переменчивых и резких ветров им не
повредили.
Думаю, что Кржижановского описанное совпадение не сильно бы удивило. Он
знал, что пришёлся русской литературе не ко времени: "Я живу на полях книги,
называемой "Общество". Знал и то, что "промах судьбы" небезнадёжен: "Я живу
в таком далёком будущем, что моё будущее мне кажется прошлым, отжитым и
истлевшим". О том же -- строка, взятая эпиграфом к этим заметкам: будничная,
не выделяющаяся в его "Записных тетрадях" среди прочих фраз, афоризмов,
заглавий, неологизмов, конспективно набросанных неосуществлённых -- и
осуществлённых -- фабул и сюжетов. Впрочем, тут же, неподалёку, можно
обнаружить предчувствие неутешительное: "Моя жизнь -- сорокалетнее
странствование в пустыне. Земля обетованная мне будет предложена с заступов
могильщиков".
Без малого двадцать лет -- с двадцать третьего по сорок первый -- он
пытался издать книгу. А потом перестал. И бросил писать.
Первая книга прозы Кржижановского -- "Воспоминания о будущем" (так
называется повесть 1929 года) -- вышла в 1989 году. Через тридцать девять
лет после смерти писателя. И через два года после незамеченного и
неотмеченного столетия со дня его рождения. За ней последовала вторая --
"Возвращение Мюнхгаузена". Теперь пришёл черед третьей.
"Гений: снежный ком, умеющий превратиться в лавину" (С.Кржижановский.
Записные тетради).
"Прозёванный гений", -- написал в дневнике Георгий Шенгели, услышав о
смерти Кржижановского.
Новеллы и повести его сейчас переводятся на французский, немецкий,
английский. Не исключено, что первое собрание его сочинений выйдет не
по-русски.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 02:57 pm (UTC)(link)

Он мог уехать из России. В начале двадцатых годов препятствия тому, если
и были, не выглядели непреодолимыми. И хотя такого рода гадания всегда
условны, скорей всего его судьба сложилась бы благополучно. Полиглот,
филолог, историк театра, музыковед, исследователь психологии творчества, он
и вне писательства нашёл бы применение своим способностям, знаниям, уму и
необыкновенной работоспособности. Всему тому, что по большей части осталось
невостребованным на родине. Да и в литературе едва ли затерялся бы.
Советские авторы статей о творчестве тех немногих писателей русского
зарубежья, чьи сочинения -- пусть гомеопатическими дозами -- всё же доходили
до нас, непременно должны были доказывать -- по издательским "правилам
игры", -- что в эмиграции, в отрыве от родимой почвы, воздуха, читательской
среды, берёзок, заглядывающих в окно, талант тускнеет, а то и деградирует.
Что написанное ими в России (а начавших писать в эмиграции как бы и не
существовало) не может не быть лучше, чем созданное вне её. Можно
посочувствовать критикам, решавшим задачу, не имеющую решения, и потому
вынужденным подгонять её под заранее известный и фальшивый ответ: против них
была не только действительность, но и история литературы, от Овидия до
Вольтера, Мицкевича, Герцена. Не обошлось и без курьёзов. Помнится, в
предисловии к томику стихов Бунина, язвительного противника декадентства,
было -- в доказательство творческого упадка -- процитировано его позднее
стихотворение, явно противоречащее прежним его взглядам. На поверку оно
оказалось... переводом с французского -- из поэта прямо-таки хрестоматийно
декадентского.
Сегодня, когда широкой публике стали доступны стихи Ходасевича и Георгия
Иванова, проза Набокова, Зайцева, Шмелева и Газданова, поминать давешние
писания про эмигрантскую литературу даже вроде бы неприлично. Тем не менее и
в новейших предварениях и размышлениях (нередко принадлежащих перу тех же,
прежних авторов) упор, как правило, делается на моральные и житейские тяготы
эмиграции -- ностальгию, бедность, отсутствие читателя. И упускается из виду
куда более важное: большинство эмигрировавших деятелей культуры осуществили
своё творческое предназначение. И не только музыканты, живописцы,
скульпторы, чьи создания не знают национальных барьеров, ибо не нуждаются в
переводе, но и писатели, для которых, как принято считать, чужая языковая
атмосфера -- безвоздушное пространство. Причём это относится и к тем, кто
уезжали из России знаменитыми, и к тем, кто сформировались уже в зарубежье.
Что было бы, останься они в России, то есть в Советском Союзе, тут, как
говорится, возможны варианты. А вот про то, чего не было бы, можно сказать
точно -- книг.
Кржижановский остался.
("Писатель должен быть там, где его тема", -- скажет он двадцать лет
спустя по отдаленно схожему поводу: отказываясь эвакуироваться из "раненой
Москвы".)
Но это не спасло его ни от нищеты, ни от читательского вакуума. Ни от
тоски по стране, которая на глазах переставала быть собою, отрекаясь от
старого мира, отряхая со своих ног прах собственной истории, культуры,
жизненного уклада, наконец, языка, вытесняемого безличным "новоязом", -- от
тоски не по бывшей России, но той, какою могла -- готовилась -- она стать,
когда бы не превратилась в громадный полигон для рокового исторического
эксперимента.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 02:58 pm (UTC)(link)
Он быстро разобрался в происходящем, понял, что угодил "с февралевой
душой да в октябрьские дела". В 1924 году написана фантасмагория
"Странствующее "Странно", в одном из эпизодов которой красные кровяные
тельца, разагитированные микроскопически малым героем, затевают забастовку,
требуя восьмичасового рабочего дня, дальше -- больше: поднимают восстание
против эксплуататора, строят баррикады и, закупорив таким образом
кровеносную систему, погибают и сами -- вместе со всем организмом.
"Я наблюдаю, как будущее превращается в прошлое. Социализм планирует,
расчерчивает будущее, как прошедшее" (С.Кржижановский. Записные тетради).
В 1926 году завершён "Клуб убийц букв", в центре которого --
глава-антиутопия, сродни "Мы" Е.Замятина и "Ленинграду" М.Козырева,
созданным примерно в то же время.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 02:59 pm (UTC)(link)
Кржижановский называл себя сатириком. Не в нынешнем -- фельетонном, -- а
в прежнем, свифтианском значении этого слова. Его "новый Гулливер" равно
неуютно чувствовал себя среди "новых" лилипутов и великанов, в стране
монстров йеху и в мире коммунистической утопии, осуществлённой "рабочими
лошадьми" с неудобопроизносимым наименованием.
Его герой -- поэт и философ, который на предложение войти в литературу
спокойно, об руку с какой-нибудь бесспорной, классической темой, сочиняет
статью "В защиту Росинанта": "История... поделила людей на два класса: те,
что над, и те, что под; в седле и под седлом; Дон Кихоты и Росинанты. Дон
Кихоты скачут к своим фантастически прекрасным и фантастически же далёким
целям, прямиком на идею, идеал... -- и внимание всех, с Сервантеса начиная,
на них и только на них. Но никому нет дела до загнанного и захлёстанного
Росинанта: стальные звёзды шпор гуляют по его закровавившимся бокам, рёбра
пляшут под затиском колен и подпруги. Пора, давно пора кляче, везущей на
себе историю, услышать хоть что-нибудь, кроме понуканий..."

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:00 pm (UTC)(link)
В 1932 году, в очередной раз пробуя пробить редакторско-цензорскую стену
на пути Кржижановского к читателю, Евгений Ланн передал несколько его
вещей -- через Георгия Шторма -- Горькому. Великому пролетарскому писателю
очень всё это не понравилось, о чём он и сообщил с нескрываемым
раздражением. Будучи осторожен -- подчас до робости -- в обращении с
поэзией, с прозою -- чужой -- Горький обходился решительно, с наставнической
строгостью, полагая (основательно или ошибочно -- другой вопрос), что здесь
его опыт, образование и вкус достаточны для суждений категорических.
"Инакопишущие" лишь в исключительных случаях могли рассчитывать на его
сочувствие.
Сочинения Кржижановского были сделаны совсем по другим, не-горьковским
меркам. Тут "чуждым" было всё: философия, архитектоника, стиль, язык. Для
"проникающего" чтения требовалось качественно иное -- и потому
"дискомфортное" -- внутреннее усилие. Эту прозу "думанием не возьмёшь: тут
надо включить мышление".
Не случайно после смерти писателя составлением тома его художественной
прозы (из двухтомника, сперва принятого, а после отвергнутого "Советским
писателем") занимался не беллетрист, а философ -- Валентин Асмус, в
юности -- в Киеве -- слушавший лекции его (том статей готовили Аникст и
Валентина Дынник).
По счастью, суровость горьковской оценки не сказалась на прижизненной
судьбе Кржижановского -- письмо было опубликовано много лет спустя. Однако
то, что Горький не столько новый творческий метод создал (тут ещё бабушка
надвое сказала: "а был ли метод"?), сколько возглавил административную
систему в литературе, упрочил её своим авторитетом, будучи назначен Сталиным
главным начальником над советскими писателями, не могло не отразиться на
самых талантливых из них, то есть не вписывающихся в систему. Эта его власть
была односторонней -- разрушительной. Похвала Торького далеко не всегда и не
всякого могла защитить, зато неприязнь оказывалась рано или поздно пагубной
для неугодившего автора.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:03 pm (UTC)(link)
"Я думаю, что люди ошибаются, -- писал много позже Хорхе Луис Борхес,
чьи некоторые сочинения ошеломляюще напоминают прозу Кржижановского, о
существовании которого он и не подозревал, -- когда считают, что лишь
повседневное представляет реальность, а всё остальное ирреально. В широком
смысле страсти, идеи, предположения столь же реальны, как факты
повседневности, и более того -- создают факты повседневности. Я уверен, что
все философы мира влияют на повседневную жизнь".

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:04 pm (UTC)(link)
30 января (11 февраля) 1887. Родился близ Киева -- четвёртый, младший
ребёнок -- и единственный сын -- Станиславы Фабиановны и Доменика
Александровича Кржижановских.
1907. Окончил Четвёртую Киевскую гимназию. Поступил на юридический
факультет Киевского университета. Параллельно приступил к занятиям на
филологическом факультете.
1912. Первая публикация стихов в одной из киевских газет.
1912-1913. Поездки за границу: Италия, Франция, Германия, Швейцария.
Путевые очерки печатаются в газетах.
1913-1917. По окончании университета -- служба в качестве помощника
присяжного поверенного.
1918. Призыв в Красную Армию. Знакомство с С.Д.Мстиславским и О.Д.Форш.
1918-1922. Лекции по психологии творчества, истории и теории театра,
литературы, музыки -- в Киевской консерватории (семинар А.К.Буцкого),
театральном институте им. Н.Лысенко, Еврейской студии, концертных залах.
1919. В журнале "Зори" (Љ 1) напечатан рассказ "Якоби и "Якобы", а в
"Неделе искусства, литературы и театра" (ЉЉ 2,3) -- "Катастрофа" и "Лес
карандашей" (не разыскан).
1920. Александр Дейч знакомит Кржижановского с Анной Бовшек, бывшей
артисткой Второй Студии МХТ.
1920-1922. Составление литературных программ для Бовшек и участие в её
концертах.
1922. Переезд в Москву. Знакомство с Николаем Бердяевым, Алексеем
Северцовым, Владимиром Вернадским, Александром Таировым. Получение
"пожизненной" комнаты (10 кв.м, Арбат, 44, кв.5). Завершена первая редакция
книги "Сказки для вундеркиндов". Приглашён Таировым преподавать в студии
Камерного театра.
1923-1924. Пьеса "Человек, который был Четвергом (по схеме
Честертона)", -- и её постановка в Камерном театре (премьера -- 6 декабря
1923 года; режиссёр А.Таиров, художник А.Веснин). Издательство "Денница",
принявшее к печати "Сказки для вундеркиндов", закрывается; книга не выходит.
Написана повесть "Странствующее "Странно" и первая крупная теоретическая
работа "Философема о театре". Знакомство -- через коллегу по работе в
Камерном театре Анатолия Мариенгофа -- с имажинистами: в их журнале
"Гостиница для путешествующих в прекрасном" публикуются три новеллы: "Якоби
и "Якобы" (с сокращениями по сравнению с киевской публикацией), "История
пророка" и "Проигранный игрок".
1925. Две "пробные" статьи, заказанные Мстиславским для
"Энциклопедии", -- и приглашение на службу в издательство в качестве
контрольного редактора (один из руководителей издательства,
Лебедев-Полянский, -- по совместительству -- возглавлял и цензуру). Написано
полтора десятка статей для "Литературной энциклопедии". Публикация повести
"Штемпель: Москва" ("Россия", Љ 5). Неудачная попытка напечатать в том же
журнале "Автобиографию трупа".
1926. Написаны повесть "Клуб убийц букв" и новелла "Фантом". Вторая
половина лета -- в Коктебеле у Волошина; знакомство с Александром Грином.
1927. Написаны повесть "Возвращение Мюнхгаузена" (и сценарий по ней),
новеллы "В зрачке", "Книжная закладка", "Тридцать сребреников", "Тринадцатая
категория рассудка" и другие. Завершена вторая -- окончательная -- редакция
"Сказок для вундеркиндов" (с пятью новыми в рукописи стало двадцать девять
новелл).
1928. Попытка выпустить "Возвращение Мюнхгаузена" в издательстве "Земля
и Фабрика" (не удалась). Цензурой остановлена книга "Собиратель щелей".
1929. Написан сценарий "Праздник святого Йоргена", повести "Воспоминания
о будущем", "Материалы к биографии Горгиса Катафалаки", "Красный снег"
(рукопись не найдена). Завершена комедия ("Условность в семи ситуациях")
"Писаная торба" (не поставлена).
1931. Уход из "Энциклопедии". Выпущена отдельным изданием "Поэтика
заглавий" (изд. "Никитинские Субботники").
1931-1933. Служба помощником редактора в журнале "В бой за технику".
1932. Осень. Поездка в Туркестан.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:04 pm (UTC)(link)
1933. Создан цикл очерков ("узбекистанских импрессий") -- "Салыр-Гюль",
фрагменты которого напечатаны в журнале "Тридцать дней" под заглавием
"Скитаясь по Востоку". По приглашению Левидова -- начало сотрудничества с
издательством "Асайетша" в подготовке собрания сочинений Шекспира (издание
не осуществлено). Издан путеводитель по Москве для иностранных туристов (не
разыскан). Переведены две пьесы Б.Шоу. Переработан сценарий мультфильма
"Новый Гулливер".
1934. Работа с несколькими театрами над постановкой "Попа и поручика"
(не состоялась). Цензурой остановлена книга новелл, подготовленная
Госиздатом.
1935. Публикации статей о творчестве Шекспира и Шоу ("Интернациональная
литература", "Литературный критик" и др.).
1936. Инсценировка "Евгения Онегина" для Камерного театра -- режиссёр
А.Таиров, композитор С.Прокофьев, художник А.Осмёркин, в роли Татьяны
А.Коонен (постановка не осуществлена).
1937. Написаны цикл миниатюр "Мал мала меньше", пьеса "Тот третий" (не
поставлена), работы по истории и теории театра.
1939. Вступление в Союз писателей.
1939-1941. Подготовлена к изданию в "Советском писателе" книга "Рассказы
о Западе" (авторское название -- "Неукушенный локоть"; выходу книги помешала
война). Составлен "Сборник рассказов" (отклонен Госиздатом).
1942. Написано либретто оперы "Суворов" (композитор С.Н.Василенко).
Поездка (от секции драматургов) -- для приёма новых спектаклей и чтения
лекций -- в Бурятию и Восточную Сибирь, где -- в Иркутске -- состоялась
последняя встреча с Мстиславским. Написан цикл исторических очерков "О
войне". Начата книга физиологических очерков "Раненая Москва". Серия
докладов в "Шекспировском кабинете" ВТО.
1943. Поездка на Западный фронт -- с выступлениями в армейских частях.
1946-1948. Переводы стихов Ю.Тувима и прозы для сборника "Польская
новелла". Завершена первая часть "Раненой Москвы" -- девятнадцать очерков
под общим заглавием "Москва в первый год войны".
28 декабря 1950. Умер в Москве (место захоронения не найдено).

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:06 pm (UTC)(link)
Среди последних завершенных работ Кржижановского -- "Мал мала меньше",
цикл в тридцать коротких притч. Вот одна из них -- "Эмблема".
"Это были обыкновенные солнечные часы, поставленные на открытой площадке
сада в одном из наших южных курортов, где солнце -- вещь тоже более чем
обыкновенная.
Квадратный камень, врытый в землю; на камне -- выдолбленная кривая; за
ней -- цифры часов; от цифры к цифре -- медленно ползущая, похожая на
треугольный парус, тень.
Проходя мимо меряющего время камня, я всегда останавливался -- взглянуть
на треугольник тени.
Но однажды рядом с чёрным клином, ползущим от цифры к цифре, я заметил
тонкое теневое лезвие, узкое и длинное: прикасаясь то к одной, то к другой
цифре часа, оно появлялось либо справа, либо слева от неподвижной указки,
вздрагивая и меняя контур.
Через минуту я понял, в чём дело: ночью был дождь, вытянувший растущие
около часов травы. Одна из них, раскачиваемая еле заметным ветром, суетилась
над чёрной треугольной стрелой, пробуя прочертить на камне своё робкое и
никлое, но _своё_ время".
Думал ли он, что пишет автопортрет?

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:07 pm (UTC)(link)
Сигизмунд КРЖИЖАНОВСКИЙ

БОГ УМЕР



I

Случилось то, что когда-то, чуть ли не в XIX столетии, {{было
предсказано одним осмеянным философом}}: _умер Бог_.
В ангельских сонмах уже давно затлело и разгоралось предчувствие
недоброго. И в сомкнутом круге серафимов давно шептали, роняя шептание в
шелесты крыл, о неизбежном. Но никто не смел взглянуть, пустота зародилась и
ширилась, черной ползучей каверной, там, где был Он, развернувший
пространства, бросивший в бездны горсти звёзд и планет. Ничто холодило
воскрылья, оперённые груди, ползало на беззвучно ступающих чёрных лапах по
эллиптическим и круговидным орбитам миров, -- но никто не смел взглянуть.
Был херувим, именем Азазиил.
-- Хочу видеть, -- промолвил он.
-- Погибнешь, -- зашептали вокруг.
-- Как может погубить погибший? -- отвечал Азазиил, и, распахнув крылья,
глянул.
И раздался вопль Азазиилов: умер Бог! умер Бог!
Ангелы повернули лики к средине средин и узрели там зияющее чёрною ямою
Ничто.
-- Умер... Умер Ветхий Днями, -- пронеслось от сонмов к сонмам, от
звезды к звезде, из земель в земли. А херувим Азазиил развёрстыми зеницами
вбирал даль: ничего не менялось. Бог умер -- и ничего не менялось. Миги
кружили вкруг мигов. Всё было, как было. Ни единый луч не дрогнул у звёзд.
Ни одна орбита не разорвала своего эллипса.
И слёзы задрожали в прекрасных очах Азазиила.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:09 pm (UTC)(link)
II

Томас Грэхем, шлёпая туфлями, подошёл к книжному шкафу. Потянув за его
стеклянную дверцу, он ясно видел, как по скользкой поверхности дверцы
поползло и скрылось хорошо знакомое старое бритое морщинистое лицо с чуть
прищуренными глазами; за отползшим вбок отражением блестели цветными
корешками -- книги. Мистер Грэхем повёл глазами по переплётам и не нашёл.
Помнил ясно: зелёный, невысокий корешок, с золотой строкой, опрокинутой на
свою начальную букву: θ.
В рассеянности, потрогал пальцами шероховатые переплёты у двух-трёх
книг: нужный корешок не зазеленел ниоткуда. Доктор Грэхем досадливо потёр
ногтем большого пальца переносицу: где бы ему быть.
Доктор Грэхем, престарелый и заслуженный профессор Лондонской Высшей
Школы по кафедре "Истории религиозных предрассудков", был большим чудаком и
любил, особенно в минуты недоумения и досады, старинную вышедшую из людских
обиходов фразеологию, поэтому-то он, проведя ещё раз пальцами по корешкам,
пробурчал:
-- "Бог знает", куда она девалась.
Но Бог не знал, куда девалась книга мистера Грэхема: даже этого. Он был
мёртв.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:09 pm (UTC)(link)
III

Мистер Брудж, сидя перед фотометром в круглом малом павильоне Љ 3-а
Гринвичской Обсерватории, спешил закончить скучное поверочное вычисление
суммы звёздного света в созвездии Скорпиона. Подведя изумрудно-белую β
к пересечению нитей внутри рефрактора, он левой рукой повернул закрепляющий
винт, а правая быстро нажала стальную пуговку: и тотчас же зашуршал часовой
механизм.
Вокруг было тихо. Мистер Брудж притиснулся глазом к окуляру. Щ`лкнул
зажим: в поле зрения зажглось электрическое пятнышко. Оставалось повернуть
раз-другой микрометрический винт... -- как вдруг произошло нечто странное:
звезда β потухла. Лампочка горела, а звезда потухла.
Мистер Брудж не растерялся. "Часовой механизм", -- подумал он: но
вертикально натянутая стальная нить мерно вращала колёсико, с прежним
ритмическим шуршанием. Не веря стеклу, Брудж откинулся на спинку кресла и
простым глазом посмотрел в чёрный сегмент ночного неба, наклонившегося над
круглым раздвижным сводом павильона. "α на месте, γ на месте,
Δ тоже, β -- нет", -- сказал вслух Брудж, и голос его как-то
странно и мёртво прозвучал в пустом павильоне. Придвинул лампочку;
всмотрелся в звёздную карту: "β". Странно, -- была и нет. Брудж, глянул
на часы: отметил на полях карты -- "anno 2204.11.11. 9№11" Scorpio
β/†/ -- obiit. Надвинул шляпу, потушил свет. Долго стоял в
темноте, пробуя покончить с какой-то мыслью. Вышел, тихо прикрыв за собой
дверь: ключ не сразу выдернулся из замка, так как руки мистера Эдуарда
Бруджа чуть-чуть дрожали.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:10 pm (UTC)(link)
IV

Это произошло одновременно, миг в миг, с исчезновением звезды β.
Виктор Ренье, прославленный поэт, работал у зелёного колпачка лампы над
поэмой -- "Тропинки и орбиты": из-под пера выпрыгивали буквы. Рифмы звучали
остро-созвонно. Мозг укачивало мерным ритмом. Черты длинного лица Ренье
заострились и разожглись румянцем. Счастье поэтов -- припадочно. Это и
был -- редкий, но сильный приступ счастья: и вдруг -- что за чёрт? -- мягкий
толчок в мозг, -- и всё исчезло, от вещи до вещи, будто свеянное в пустоту.
Правда, ничто не шевельнулось: всё было там, где было и так, как было. Но из
всего -- пустота: будто кто-то, коротким рывком выдернул из букв звуки, из
лучей свет, оставив у глаз одни мёртвые линейные обводы. Было всё, как и
раньше, и _ничего_ уже не было.
Поэт глянул на рукопись: буквы, из букв слова; из слов строки. Вот тут
пропущено двоеточие: поправил. Но где же поэма? Огляделся вокруг: у локтя --
раскрытые книги, рукописи, зелёная шляпка лампы; дальше -- прямоугольники
окон: всё -- есть, где было, и вместе с тем: нет.
Ренье зажал ладонями виски. Под пальцами дёргался пульс. Закрыл глаза и
понял: поэзии нет. И не будет. Никогда.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:10 pm (UTC)(link)
V

Если бы в феврале 2204 года газетам сообщили о смерти Бога, то,
вероятно, ни одна из них, даже тридцатидвухстраничное "Центро-Слово", не
отвела бы и двух строк петита этому происшествию.
Самое понятие "Бог" давно было отдумано, изжито и истреблено в мозгах.
Комиссия по ликвидации богопочитаний не функционировала уже около столетия
за ненадобностью. Правда, историки писали о кровавых религиозных войнах
середины XX и начала XXI столетия, но всё это давно отошло и утишилось, -- и
самая возможность существования и развития вер в богов была объявлена
результатом действия болезнетворных токсинов, ослаблявших из века в век
внутричерепную нервную ткань. Был открыт и уловлен стеклом микроскопа даже
особый fideococcus -- вредитель, паразитирующий на жировом веществе нейрона,
деятельностью которого и можно было объяснить "болезнь веры", древнюю mania
religiosa, разрушавшую правильное соотношение между мозгом и миром. Правда,
мнение это оспаривалось Нейбургской школой нейропсихологии, -- но массы
приняли fideococcus'а.
Заболевавших верою в Бога (таких было всё меньше и меньше) тотчас же
изолировали и лечили особыми фосфористыми инъекциями -- непосредственно в
мозг. Процент излечимых был доведён до 70-75, человеческий же остаток,
сопротивлявшийся инъекционной игле, так называемых "безнадёжно надеющихся",
селили на малом острове, прозванном -- неизвестно кем и почему -- "Островом
Третьего Завета". Здесь, за сомкнувшейся высокой стеной для неизлечимо
верующих, была построена даже "опытная церковь": дело в том, что некоторые
авторитеты, опираясь на древнее медицинское правило "simila similibus
curantur" [2], находили, что morbus religiosa [3] имеет тенденцию в самых её
тяжёлых и, казалось бы, неизлечимых формах, самоизживаться и что опытная
церковь и лабораторное богослужение могут лишь ускорить естественное
разрешение процесса в ничто.
Опытная церковь была просторной сводчатой комнатой, с верхним светом.
Она была оклеена серыми обоями с чередующимися вдоль длинных полос, чёткими
изображениями: крест -- полумесяц -- лотос; крест -- полумесяц -- лотос. У
центра комнаты -- круглый камень. На камне -- курильница. Всё.
В миг Азазиилова вопля, больные верой, расставленные шеренгами вокруг
круглого камня, молились, под наблюдением врачей. Они стояли молча, даже
губы их не шевелились. И только сизому ладанному дымку в кадильнице
разрешено было двигаться: покружив серо-синими спиралями, дымок потянулся
было прозрачной нитью вверх, точно пробуя доползти до неба, но, закачавшись,
стал мутными налётами оседать вниз. И вдруг дальний-дальний еле внятный
крик, оброненный небом, ударился о купол, скользнул вдоль стен и, точно
разбившись о землю, смолк. Врачи не слышали крика: они лишь видели ужас,
скомкавший лица и разорвавший шеренги внезапно сбившихся в кучу, стонущих и
шепчущих больных. Затем всё вернулось in ante [4]. Но изумлению врачей не
суждено было закончиться сразу: в течение недели больные -- один за
другим -- выписывались, заявляя кратко: "Бог умер". Расспросы оставляли без
ответа. Последним ушёл ветхий старец, бывший священником и как бы последним
апостолом опытной церкви островка.
-- Мы оба были стары, -- сказал он, опуская голову, -- но мог ли я
думать, что _переживу его_.
Остров Третьего Завета -- опустел.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:11 pm (UTC)(link)
VI

Мистер Грэхем отыскал нужную книгу. Оставалось навестить цитату,
проживающую, кажется, на странице 376. Улыбаясь, мистер Грэхем согнул палец
и легонько постучал в переплёт: можно? (он любил иной раз пошутить с
вдовствующими мыслями мертвецов). Из-за картонной двери не отвечали. Тогда
он приоткрыл переплёт и -- глазами на 376: это была та давно забытая строка
старинного автора, начинавшаяся со слов "умер Бог". Внезапное волнение
овладело мистером Грэхемом. Он захлопнул книгу, но эмоция не давала себя
захлопнуть, ширясь с каждой секундой. Схваченный новым ощущением, мистер
Грэхем с некоторым страхом вслушался в себя: казалось, острошрифтные буквы,
впрыгнув ему в зрачки, роем злых ос ворошатся в нейронах. Пальцы к
выключателю: лампы погасли. Грэхем сидел в темноте. В комнату уставились
тысячью оконных провалов сорокаэтажные дома. Грэхем спрятал глаза под веки.
Но пляска бурь продолжалась: "Бог умер -- умер Бог". Боясь шевельнуться, он
судорожно сжал пальцы: ему казалось -- стоит коснуться стены и рука
продавится в пустоту. И вдруг мистер Грэхем заметил: губы его,
шевельнувшись, выговорили: Господи!
В эту ночь первый чёрный луч из Ничто, сменившего Всё, прорвав крылатые
круги, достиг земли.
И затем началось что-то странное. Краткое сообщение Бруджа об утерянной
β Скорпиона не переступило круга специалистов. Но факты, опрокидывающие
цифру и формулу, стали множиться, что ни день: звёзды, то и дело, не
загорались в заранее исчисленные секунды у пересечения нитей меридионала.
Внезапно в созвездии Весов вспыхнул изумрудный пожар, осиявший отблесками
полнеба. Звёзды сгорали и гибли одна за другой. Спешно измышлялись гипотезы
для покрытия фактов. Древнее слово "чудо" затлело в толпах. Радио
успокаивало, предсказывая близкий конец катаклизма. Электрические солнца,
повисши на проводах от небоскрёба к небоскрёбу, заслоняли бело-жёлтыми
лучами беззвёздящееся, пустеющее небо. Но понемногу и орбиты соседних планет
стали разрываться и спутываться. Тщетно выпученные стекла телескопов
обыскивали чёрную бездну, пробуя изловить хоть один звёздный блик. Вокруг
земли зияла черным-чёрная тьма. Теперь нельзя было скрывать от масс:
укрощённая числами, расчерченная линиями орбит бездна, расшвыряв звёзды,
смыв орбиты, восстала, грозя смертью и земле. Люди прятались на холодеющей и
одевшейся в вечные сумерки земле, за камни стен, под толщи потолков, ища
глазами глаз, дыханием дыхания: но к двум всегда приходило и незваное
третье: стоило отвести взгляд от взгляда -- и тотчас, -- у самых зрачков --
слепые глазницы третьего; стоило оторвать губы от губ, -- и тотчас -- чёрным
в алое -- ледяной рот третьего.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:11 pm (UTC)(link)
Сначала умерла поэзия. А после и поэт Ренье -- омочив обыкновенное
стальное перо в баночку с FSN, он проколол им кожу: этого было достаточно.
За ним и другие. Но профессор Грэхем продолжал пользоваться пером для прямых
его целей: он написал книгу -- "Рождение Бога". И странно, автора не
заключили на Остров Третьего завета, как это сделали бы раньше, а книга к
концу года шла сорок первым изданием. Впрочем, территории опустевшего
островка и не хватило бы теперь для всех, захваченных эпидемией morbus
religiosa. Островок точно раздвинул берега, расползся по всей земле, отдавая
её царству безумия. Люди, запуганные катастрофами, затерянные среди пустот,
прозиявших из душ и из пространств, трепещущим стадом сбились вокруг имени
Бога: "это кара за века неверья" -- гудело в массах. И указывая на
разваливающийся вокруг умершего Бога мир, пророки у перекрестков кричали:
"Вот чудеса Господни!", "Покайтесь!", "Прославьте имя творца!". Под "имя"
спешно подводились алтари. Над алтарями нависали своды. Храмы, один за
другим, бросали в чёрное небо золото крестов и серебро лун.
Происходило то, чему и должно было произойти: был Бог -- не было веры;
умер Бог -- родилась вера. Оттого и родилась, что умер. Природа не "боится
пустоты" (старые схоласты путали), но _пустота боится природы_: молитвы,
переполненные именами богов, если их бросить в ничто, несравнимо меньше
нарушат его нереальность. Пока предмет предметствует, номинативное уступает
место субстанциональному, имя его молчит: но стоит предмету уйти из бытия,
как тотчас же появляется, обивая все "пороги сознания", его вдова -- имя:
оно опечалено, в крепе, и просит о пособии и воспомоществованиях. Бога не
было -- оттого и сказали все, искренне веруя и благоговея: есть.
Реставрировался древний культ: он принимал старые католические формы.
Был избран первосвященник, именем Пий XVII. Несколько стёртых камней давно
срытого Ватикана были перенесены с музейных постаментов снова на пеплы Рима:
на них, обрастая мраморами, возникал Новый Ватикан.
Настал день освящения новой твердыни Бога. День ли: сумерки теперь не
покидали землю; чёрное беззвёздное небо раззиялось вкруг планеты, всё ещё
ведомой слабнущими и гаснущими лучами солнца по одинокой последней орбите
мира. На холмах, вокруг нового храма, собрались мириады глаз, ждавших мига,
когда престарелый первосвященник поднимет триперстие над толпами, отпуская и
их в смерть.
Вот у мраморных ступенек закачалась старинная лектика; и старческое "in
nomine Deo" [5] пронеслось над толпами. Дрожащая рука, благословляя,
протянулась к чёрному небу. На хоругвях веяли кресты. Тонкие ладанные дымки
струились в небо: но небо было мертво. Тысячи и тысячи губ, повторяя "имя",
брошенное им urbi et orbi [6], звали Бога, тысячи и тысячи глаз, поднявшись
кверху вслед за триперстием и дымками кадилен, искали там за мёртвым и
чёрным беззвездием Бога.
Тщетно: Он был мёртв.

[identity profile] bydda-krishna.livejournal.com 2010-12-17 03:11 pm (UTC)(link)

___________________
[1] Звезда β созвездия Скорпиона умерла (погасла) (лат.).
[2] Подобное излечивается подобным (лат.).
[3] Болезнь веры (лат.).
[4] К прежнему (лат.).
[5] Во имя Господа.
[6] Граду и миру (лат.) -- формула из традиционного благословения
римского папы, означающая, что благословение распространяется на "град"
(Рим) и на весь мир.