Вершины мировой поэзии. "Я — Ангел! Я люблю, я жду, я умираю"

[byddha_krishna1958]

Известная реплика Малларме:
"Мне жаль, что вы их не понимаете, я пишу только для умных".

 

Окна

Как слабый человек, оставленный в больнице

Среди постылых стен, подъемлет жадный взор

К распятью, что глядит, зевая, как клубится

Зловонный фимиам в банальной складке штор,

И, в корчах распрямив свое гнилое тело,

Он тянется к окну, где буйствует рассвет,

Прильнувши лбом к стеклу, впивать оцепенело

Щетинистым лицом прекрасный, яркий свет,

И воспаленный рот, изведав скорбь утраты,

А прежде юный, пить восторг лазурных струй,

И пачкает слюной горячие квадраты,

Вонзая в пустоту блаженный поцелуй,

И, презирая смрад кадила и елея,

И время, что течет бессмысленно и зря,

Смотреть через стекло, от радости хмелея,

Как медленно встает кровавая заря,

Где золотых галер воздушные армады,

Как лебеди, плывут по пурпурной реке,

Чьи сеют молнии душистые громады

С такой беспечностью в лазурном далеке!

Так, оскорбясь, душой, погрязшей в липкой мрази,

Где жрет само себя, вдыхая смрадный чад,

Желанье отыскать ошметки этой грязи

И матери вручить, кормящей своих чад.

И я припал к окну в бессилии жестоком,

Чтоб не смотреть вокруг и, в зеркале стекла,

Омытом голубым, как золото, потоком,

Узреть и возомнить из грязного угла:

Я — Ангел! Я люблю, я жду, я умираю.

Пусть стекла будут сном, условностью, мечтой,

Что рвется изнутри к возвышенному краю,

Как лучезарный нимб, зажженный Красотой!

Но тщетно, этот мир сильней. Его уродство

Низвергнуло меня в блевотину и гной,

И вот, осатанев от мерзости и скотства,

Я зажимаю нос перед голубизной!

И, выломав кристалл, измученный, теперь я,

Как оскверненный монстр, ползу на животе,

Чтоб выброситься вниз на крылиях без перьев!^{8}

— Рискуя не упасть в бездонной пустоте?

Летняя печаль

В улыбке пополам с подавленным зевком

Мешая горечь слез с беспечностью влюбленной,

Ты дремлешь, ослабев, сомлевшая, ничком

Под солнцем, на песке — от страсти утоленной.

Был в странной тишине так глух и незнаком,

О робость губ моих! твой голос утомленный:

«Нам в мумию одну в гробнице под песком

Не слиться никогда в пустыне раскаленной!»

Но волосы твои — та теплая река,

Где душу утопить, уснуть бы на века,

Достичь Небытия… О, если бы ты знала!

Поплачь, я выпью тушь с ресниц твоих, и в ней,

Быть может, отыщу для сердца, что устало,

Покой голубизны, бесчувственность камней.

* * *

Едва коснется тень заветного числа,

Как давняя мечта под сводами гробницы,

До ломоты в костях, желанная, приснится,

Победно распрямив во мне свои крыла.

В эбеновом дворце, где смерть переплела

— О, царственный соблазн! — созвучий вереницы,

Ты будешь, как гордец, обманутый в темнице,

Чей одинокий взор вдруг ослепила мгла.

Когда из звездных бездн, как отзвук иноверий,

Падет вселенский блик причудливых мистерий

На недостойный мир сквозь вечное всегда,

Пространство, возродясь, отвергнет изначальность

И низкие огни покатятся, — тогда

Астральным таинством зажжется гениальность.

 

Comments

[bydda-krishna.livejournal.com]

МАЛЛАРМЕ, СТЕФАН (Mallarmé, Stéphane) (1842–1898), французский поэт и писатель, глава символистской школы.
Родился 18 марта 1842 в Париже в семье Нумы Малларме, служашего Управления по делам собственности. В пятилетнем возрасте потерял мать; воспитывался ее родителями. Рос восприимчивым ребенком. С 1852 учился в религиозном пансионе в Отейе, с 1853 – в лицее Санса; пребывание там оказалось для него мучительным. Еще в большей степени стал ощущать одиночество после смерти своей тринадцатилетней сестры Марии в 1857. В 1860 получил диплом бакалавра. Вопреки желанию отца, отказался от карьеры чиновника: он уже знал, что ему суждено быть поэтом. В 1862 провел несколько месяцев в Лондоне, где усовершенствовал свое знание английского. В 1863, вернувшись во Францию, начал преподавать английский язык в лицее Турнона. С этого времени его жизнь поделилась на две части: с одной стороны, учительство ради скромного заработка для обеспечения своей семьи – после Турнона в Безансоне (1866–1867), Авиньоне (1867–1871), Париже (1871–1894); с другой, поэтическое творчество. Его первые юношеские стихи, написанные между 1862 и 1864, несут явную печать влияния Шарля Бодлера и Эдгара По. В 1864 познакомился в Фредериком Мистралем, Катуллом Мендесом, Матиасом Вилье де Лилль-Аданом. Увлекся поэзией Теофиля Готье, основателя Парнасской школы (См. также ПАРНАС); стал писать в ее духе. В 1865 представил на суд Теодора де Банвиля, одного из ведущих парнасцев, поэму Послеполуденный отдых фавна (L"Après-midi d"un faune), утонченную и чувственную эклогу, пронизанную языческой радостью бытия. Первая публикация (десять стихотворений) состоялась 12 мая 1866 в сборнике «Современный Парнас», что означало признание его Парнасской школой. Затем наступил период поиска новых средств поэтического выражения (1868–1873); в конце 1860-х сочинил фантастическую философскую сказку Igitur, или безумие Эльбенона (Igitur, ou la Folie d"Elbehnon), изданную лишь в 1926; начал работу над драмой в стихах Иродиада (Hérodiade), которая, однако, осталась незавершенной; во втором выпуске «Парнаса» (1871) был напечатан ее фрагментарный вариант.

[bydda-krishna.livejournal.com]

В начале 1870-х разочаровался в Парнасской школе и примкнул к декадентам; Похоронный тост (Toast funèbre), написанный в связи с кончиной Т.Готье в 1872, ознаменовал его переход к новой поэтике. В 1872 познакомился с Артюром Рембо, в 1873 – с Эдуардом Мане, в 1874 – с Эмилем Золя. Сотрудничал в журнале «Художественное и литературное возрождение», где в 1874 опубликовал перевод поэмы Ворон Э.По с иллюстрациями Э.Мане, и в «Журнале нового мира», где напечатал ряд очерков и статей. В 1874 издательство А.Лемерра отказалось опубликовать Послеполуденный отдых фавна; он увидел свет только в 1876. В 1876 написал сонет Гробница Эдгара По (Le Tombeau d"Edgar Poe). В 1877 выпустил школьный учебник Английские слова (Mots anglais), а в 1880 – учебник по мифологии Античные боги (Dieux antiques), адаптированную французскую версию книги Д.У.Кокса.

С 1880 начал организовывать «литературные вторники» в своей квартире на Римской улице; в них участвовали Гюстав Кан, Сен-Поль Ру, Анри де Ренье, Поль Клодель, Поль Валери, Андре Жид и Пьер Луис. Приобрел известность в литературных кругах, не в последнюю очередь благодаря П.Верлену, причислившему его к «проклятым поэтам» (в очерках Проклятые поэты, 1884), и Ж.-К.Гюисмансу, который в романе Наоборот (1884) провел (устами своего главного героя Дез Эссента) обстоятельный анализ его ранних стихов. К середине 1880-х стал лидером поэтов-декадентов, принявших в 1886 имя «символистов». В 1887 издал сборник Стихотворения Стефана Малларме (Poésies de Stéphane Mallarme), в 1888 – переводы поэм Э.По. В то же время, наряду с символистскими «темными» стихами, сочинял небольшие и понятные стихи по разным поводам; опубликованы под названием Стихи по случаю (Vers de circonstance) лишь в 1920.

В 1890 выступил в Бельгии и в Париже с лекциями о творчестве М.Вилье де Лилль-Адана. В 1894 опубликовал сборник стихов и поэм в прозе (Vers et prose). В том году оставил службу и полностью посвятил себя поэзии; поставил целью создать универсальную совершенную Книгу, которая дала бы исчерпывающее и уникальное объяснение мира. В 1896, после смерти П.Верлена, был избран «принцем поэтов». В 1897 опубликовал экспериментальную поэму Удача никогда не упразднит случая (Un coup de dés jamais n"abolira le hasard) в виде одной длинной фразы без знаков препинания, напечатанной лестницей на развороте двух страниц шрифтом разного размера. В том же году выпустил серию статей (Кризис поэзии, Музыка и литература и др.) под общим названием Бредни (Divagations), где высказал свои мысли об упадке литературы и необходимости восстановить ее прежнее сакральное значение. Умер в Париже 9 сентября 1898.

[bydda-krishna.livejournal.com]

Большая часть текстов С.Малларме и его обширная переписка были опубликованы после его смерти.

С.Малларме пришел во французскую культуру в свой час, когда исчерпанность старых поэтических форм и потребность в новых стали более, чем очевидны. Ему выпало на долю возглавить символистское движение, в котором получило свое теоретическое оформление новое художественное мышление, которое решительно реформировало поэтический язык и просодическую систему и открыло путь современной французской литературе.

С.Малларме радикально переосмысляет предназначение поэзии: она должна не описывать и не учить, а заключать в себе нечто сверхреальное. «Поэзия, – говорит он, – это передача посредством человеческого языка, возвращенного к своему субстанциональному ритму, сокровенного смысла всех аспектов существования: она одаривает подлинностью наше пребывание на земле и является единственной духовной задачей». Поэт – посредник между людьми и тайнами вселенной. Приоткрыть завесу трансцендентного он может с помощью слов-символов, за которыми предугадывается эта иная реальность. В символическом универсуме меняется и назначение языка: он утрачивает свою прямую коммуникативную функцию и начинает играть другую – суггестивную роль (не называть, а вызывать ассоциации). Понятийная структура слова утончается до предела. На первый план выступает его звуковая составляющая. Символизм берет «у музыки ее добро» (П.Валери).

Рассматривая поэзию как носительницу некоей сокровенной сущности, С.Малларме возвращает ей прежний сакральный смысл. Поэт становится жрецом, поэма – заклинанием, а слова – элементами бесконечной мелодии. Язык, недоступный обычным смертным, обретает свою силу в стихии магических ритмов. Такая поэзия требует от поэта отрешения от всего бытийного и мирского, т.е. жертвенности и творческого одиночества.

[bydda-krishna.livejournal.com]

С.Малларме не только формулирует основные принципы символизма, но и стремится реализовать их в своей поэтической практике. Он пытается существовать в некоем чистом и автономном пространстве и даже «создать для себя почти полностью собственный язык» (П.Валери). Все, что обычно, что нравится и понятно всем, выбрасывается из его творчества: никакого красноречия, никакой повествовательности, никаких максим, ни одного образа, уже кем-то изобретенного. Здесь редкие слова и слова в их архаичном значении (возврат к «первозданному источнику»), необычный ритм, сдвинутая цезура, неточная рифма, переносы (enjambement), разрушенный или осложненный синтаксис, намерение сделать из стиха «тотальное новое слово», чуждое обычному языку. Открытие новых возможностей поэтического таило в себе и опасность: неизбежно возникала преграда между автором и читателем. На упреки в герметичности и «темноте» С.Малларме отвечал, что поэзия и должна заключать в себе загадку, а если ее не разгадывают, то это не означает, что она «темна», а только свидетельствует о неподготовленности читателя.

Поиск совершенной формы выражения, боязнь «запачкать» чистый лист бумаги банальными идеями и языковыми клише были, вероятно, причиной того, что собственно символистское наследие С.Малларме оказалось скромным по объему. Его Иродиада так и осталась незаконченной. Не осуществилась и главная его мечта – создать универсальную Книгу, которая бы запечатлела Абсолютное. Он не исполнил высший долг поэта-символиста – дать «орфическое» объяснение Земли.

Новейшие издания на русском языке: Малларме Стефан. Сочинения в стихах и прозе. М., 1995; Верлен Поль, Рембо Артюр, Малларме Стефан. Стихотворения. Проза. М., 1998

http://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/MALLARME_STEFAN.html

[bydda-krishna.livejournal.com]

Вздох

К веснушчатому дню, где дремлет, светл и тих,
Осенний теплый лоб в рыжинках золотых,
И к зыбким небесам заоблачного взгляда
Влечет мой грустный взор, как будто в чаще сада
Вздыхающий фонтан к лазурной вышине,
К Лазури, что, смеясь в зеркальной глубине,
Любуется своим бездонным отраженьем,
Роняя вниз, вослед за мертвенным круженьем
Листа, что проалел холодной бороздой,
Свой длинный желтый луч, надломленный водой.

[bydda-krishna.livejournal.com]

Бессонницы числом астрального декора
Над ониксом ногтей немотствующий фикс,
Как Феникс, окрылясь, из пепла явит икс,
Но амфора пуста для траурного сбора.
Оглохшей скорлупой мерцает гулкий мникс,
Пустой библибилон ликующего вздора,
Которой, час настал, Хранитель Уговора
Исчерпать обречен слезами полный Стикс.
На севере, застыв в плену зеркальном взора
Над схваткой родовой, где крест вакантный, скоро
Узрит единорог ее бесплотных никс,
Нагая, мертвая, без скорбного убора,
Невинным облачком в потемках коридора
Семь отраженных звезд, подобно, сакрификс.

[bydda-krishna.livejournal.com]

МАЛЛАРМЕ Стефан [Stephan Mallarme, 1842—1898] — французский поэт, примыкал вначале к парнасцам (печатался в сб. «Современный Парнас»), позднее стал одним из вождей символистов. Вместо описательной позитивной поэзии парнасцев, учитывавшей гл. обр. восприятие на основе чувственных ощущений, М. выдвигал внутреннее духовное постижение мира в плоскости идеалистической философии Фихте, Шеллинга и др. По М. поэзия не «показывает» (парнасский лозунг «faire voir»), а внушает. Видимый покров явлений лишь внешняя преходящая их сторона. Свое интуитивное познание поэт выражает символически. Символ М. понимает как систему аналогий (см. «Демон аналогии» — «Demon de l?analogie», «Поэмы в прозе» — «Poemes en prose»).
В книге Юрэ «Анкета о литературной эволюции» [1891] М. так определяет характерные особенности символической поэзии:

«Парнасцы трактуют свои системы наподобие старых философов и риторов, изображая вещи прямо. Я думаю, что нужно, напротив, чтобы был лишь намек. Созерцание вещей — песня, т. к. образ проистекает из грез, ими возбужденных. Парнасцы же берут вещь целиком и показывают ее, отчего им недостает тайны; они лишают дух восхитительной радости — сознавать, что он творит. Назвать предмет — значит уничтожить три четверти наслаждения поэмой, состоящего в счастье понемногу угадывать, внушать — вот в чем мечта. В совершенном применении этой тайны и состоит символ: вызывать мало-по-малу предмет, чтобы показать состояние души, или, наоборот, выбирать предмет и извлекать из него путем последовательных разгадок душевное состояние».

Зачастую символ у М. — рационализированная эмоция. Отсюда доходящая до жеманства искусственность поэта. Отсюда же и естественное преобладание метафоры в его стиле. Субъективная лирика М. — тематически неопределенная, зыбкая, с основными мотивами одиночества и скорби [в первом периоде творчества значителен бодлеровский мотив отчаяния («Les fenetres» — «Окна», «L?azur» — «Лазурь», «La guignon» — «Неудача»)] — дана поэтом не как непосредственное выражение чувств, а в ряде иносказаний, подлежащих раскрытию. Характерно в этом отношении стихотворение «Лебедь» (Le cygne):

О, лебедь прошлых дней, ты помнишь: это ты,
Но тщетно, царственный, ты борешься с пустыней:
Уже блестит зима безжизненных уныний,
А стран, где жить тебе, не создали мечты.

[bydda-krishna.livejournal.com]

На самом деле Малларме был подлинным гением Слова.
И до сих звучащие в его адрес обвинения в "жеманности", "искусственности", "книжности" - это лишь свидетельства невежства тех, кто их высказывает.

[bydda-krishna.livejournal.com]

Прозрение



Печалилась луна. Восторг неуловимый
Рыданьями виол струили серафимы,
И музыка текла с невидимых смычков
В лазурь дымящихся, туманных лепестков.
Ты первый поцелуй узнала в тот счастливый,
Благословенный день, -- дурманные приливы
Терзали душу мне, пьянея от мечты,
Не оставляющей похмельной пустоты
Сердцам, что навсегда с ревнивой грустью слиты.
Я шел, уставившись в изъеденные плиты
Старинной площади, когда передо мной,
Смеясь, возникла ты под шляпкою сквозной
Из отблесков зари, так в полумраке тонком
Я зацелованным, заласканным ребенком
Следил, как добрая волшебница, во сне,
Снежинки пряных звезд с небес бросает мне.

Перевел Роман Дубровкин

Перевел Роман Дубровкин

[bydda-krishna.livejournal.com]

Наказанный паяц



Пьянеть в озерах глаз, как будто нет давно
Шута, что черноту и грязь фонарной сажи
Движением руки преображал в плюмажи:
Я в парусиновой стене прорвал окно!



Из омута измен не выплыть, и смешно,
Что Гамлета тоска, всегда одна и та же,
Сметет мой зыбкий склеп, -- навек исчезнув даже,
В исконной чистоте я опущусь на дно.





Но вот под кулаком запела медь кимвала
И наготу мою жемчужную сковала:
Внезапный блеск, искрясь, лицо мне опалил.



Как мог я не понять (полночный ужас кожи!),
Что смытый ледяной водою слой белил,
Неблагодарному, мне был всего дороже!

[bydda-krishna.livejournal.com]

Устав от горького бездействия и лени,
Порочащей полет победных просветлений
И славу, что меня ребенком увела
От неподдельного лазурного тепла,
Устав еще сильней, стократ сильней от вечной
Повинности копать в ночи бесчеловечной
Могилы новые, изрыв бесплодный мозг
(Что вам сказать, Мечты, когда рассветный воск
С лиловых роз течет бесцветными ручьями,
И рушится земля в почти готовой яме?),
Наскучив тягостным искусством, я уйду
От сострадательных упреков и в саду,
Холодный к прошлому и дружеским советам,
Без лампы, что ночным одушевляла светом
Мою агонию, я подражать начну
Китайцу, чей восторг туманит белизну
Фарфора лунного, когда на чашке снежной
Выводит он цветок, диковинный и нежный,
Но умирающий, так он вдыхал, дитя,
Земные запахи и столько лет спустя
Их воскресил душой прозрачной и неложной.
Для мудрых смерть проста, я выберу несложный
Задумчивый пейзаж, рассеянной рукой
Рисую облака над спящею рекой:
Белеющий фарфор, нетронутый и строгий,
Оставлю для небес, где месяц круторогий
Задел волну, а там, где луч его возник,
Три изумрудные ресницы -- мой тростник.

[bydda-krishna.livejournal.com]

Ветер с моря



Давно прочитаны все книги, плоть томится.
Бежать! Я слышу гул: за птицей рвется птица
В морскую ширь, пьяна от брызг и высоты.
Ничто, ни белизной хранимые листы,
Ни лампа над столом в безлюдье ночи черной
Мне сердца не вернут из синевы просторной,
Ни ты, старинный сад, затерянный в зрачках,
Ни девочка-жена с ребенком на руках,
Прощайте! Стимер мой встает под ветер свежий,
Он экзотических достигнет побережий.



О скука под пятой безжалостной мечты,
В прощальный взмах платка, как прежде, веришь ты,
А мачты все скрипят и жадно шторма просят,
Обломками в морях потом их волны носят,
Без мачт, без мачт! вдали от щедрых островков...
Но вслушайся, душа, в напевы моряков!

[bydda-krishna.livejournal.com]

Вздох



Твое лицо, сестра, где замечталась осень,
Вся в рыжих крапинах, и ангельская просинь
Задумчивых очей опять влекут меня,
Влекут меня в лазурь томительного дня,
Так в парках шум ветвей и вздохи водомета
Взмывают к небесам, чья вялая дремота
Надолго разлилась по стынущим прудам,
Где мокрую листву по мертвым бороздам
В холодной тишине осенний ветер гонит,
И солнце желтое последний луч хоронит.

[bydda-krishna.livejournal.com]

Святая



В окне, таимом темнотой,
Как встарь, зажегся блеск тяжелый
Мандоры, прежде золотой,
Звеневшей с флейтой и виолой,



И требник, ветхий и простой,
С торжественным стихом начальным,
Раскрыт монахиней святой,
Как встарь, на гимне величальном.



Но ангел озарил стекло,
Неслышно пролетая мимо,
И арфой в руки ей легло
Крыло ночного серафима,



И в полумраке витража
Ни струн, ни флейт, ни величанья:
Под пальцами, едва дрожа,
Струится музыка молчанья.

[bydda-krishna.livejournal.com]

Сонет



Ты кажешься такой далекою, такой
Желанно-близкою, как будто влагой зыбкой
Туманится хрусталь, и я вдохнул ошибкой
Дурман, витающий над смесью колдовской.



Об этом знаешь ты, доверчивый покой
Опять продлен твоей безоблачной улыбкой,
Ты после стольких лет сияешь розой гибкой
Над стародавнею, над завтрашней рекой.



Сердечный стук ночной томит меня, не скрою,
И утихает вдруг, назвав тебя сестрою:
Каких бы новых я имен ни произнес,



Покорный ученик, я замолчу, волнуем
Иною нежностью в шелках твоих волос
Запечатленною неслышным поцелуем.

ДУБРОВКИН И АЛЕКСЕЕВ

[tanatocronos.livejournal.com]

Что это Вы включили меня в одну компанию с Дубровкиным? Он же самовыражается на материале Малларме, креолизирует стиль великого символиста. Это его сознательная установка.

Вадим Алексеев