Вершины мировой поэзии. "Я — Ангел! Я люблю, я жду, я умираю"

[byddha_krishna1958]

Известная реплика Малларме:
"Мне жаль, что вы их не понимаете, я пишу только для умных".

 

Окна

Как слабый человек, оставленный в больнице

Среди постылых стен, подъемлет жадный взор

К распятью, что глядит, зевая, как клубится

Зловонный фимиам в банальной складке штор,

И, в корчах распрямив свое гнилое тело,

Он тянется к окну, где буйствует рассвет,

Прильнувши лбом к стеклу, впивать оцепенело

Щетинистым лицом прекрасный, яркий свет,

И воспаленный рот, изведав скорбь утраты,

А прежде юный, пить восторг лазурных струй,

И пачкает слюной горячие квадраты,

Вонзая в пустоту блаженный поцелуй,

И, презирая смрад кадила и елея,

И время, что течет бессмысленно и зря,

Смотреть через стекло, от радости хмелея,

Как медленно встает кровавая заря,

Где золотых галер воздушные армады,

Как лебеди, плывут по пурпурной реке,

Чьи сеют молнии душистые громады

С такой беспечностью в лазурном далеке!

Так, оскорбясь, душой, погрязшей в липкой мрази,

Где жрет само себя, вдыхая смрадный чад,

Желанье отыскать ошметки этой грязи

И матери вручить, кормящей своих чад.

И я припал к окну в бессилии жестоком,

Чтоб не смотреть вокруг и, в зеркале стекла,

Омытом голубым, как золото, потоком,

Узреть и возомнить из грязного угла:

Я — Ангел! Я люблю, я жду, я умираю.

Пусть стекла будут сном, условностью, мечтой,

Что рвется изнутри к возвышенному краю,

Как лучезарный нимб, зажженный Красотой!

Но тщетно, этот мир сильней. Его уродство

Низвергнуло меня в блевотину и гной,

И вот, осатанев от мерзости и скотства,

Я зажимаю нос перед голубизной!

И, выломав кристалл, измученный, теперь я,

Как оскверненный монстр, ползу на животе,

Чтоб выброситься вниз на крылиях без перьев!^{8}

— Рискуя не упасть в бездонной пустоте?

Летняя печаль

В улыбке пополам с подавленным зевком

Мешая горечь слез с беспечностью влюбленной,

Ты дремлешь, ослабев, сомлевшая, ничком

Под солнцем, на песке — от страсти утоленной.

Был в странной тишине так глух и незнаком,

О робость губ моих! твой голос утомленный:

«Нам в мумию одну в гробнице под песком

Не слиться никогда в пустыне раскаленной!»

Но волосы твои — та теплая река,

Где душу утопить, уснуть бы на века,

Достичь Небытия… О, если бы ты знала!

Поплачь, я выпью тушь с ресниц твоих, и в ней,

Быть может, отыщу для сердца, что устало,

Покой голубизны, бесчувственность камней.

* * *

Едва коснется тень заветного числа,

Как давняя мечта под сводами гробницы,

До ломоты в костях, желанная, приснится,

Победно распрямив во мне свои крыла.

В эбеновом дворце, где смерть переплела

— О, царственный соблазн! — созвучий вереницы,

Ты будешь, как гордец, обманутый в темнице,

Чей одинокий взор вдруг ослепила мгла.

Когда из звездных бездн, как отзвук иноверий,

Падет вселенский блик причудливых мистерий

На недостойный мир сквозь вечное всегда,

Пространство, возродясь, отвергнет изначальность

И низкие огни покатятся, — тогда

Астральным таинством зажжется гениальность.

 

Comments

[bydda-krishna.livejournal.com]

Бессонницы числом астрального декора
Над ониксом ногтей немотствующий фикс,
Как Феникс, окрылясь, из пепла явит икс,
Но амфора пуста для траурного сбора.
Оглохшей скорлупой мерцает гулкий мникс,
Пустой библибилон ликующего вздора,
Которой, час настал, Хранитель Уговора
Исчерпать обречен слезами полный Стикс.
На севере, застыв в плену зеркальном взора
Над схваткой родовой, где крест вакантный, скоро
Узрит единорог ее бесплотных никс,
Нагая, мертвая, без скорбного убора,
Невинным облачком в потемках коридора
Семь отраженных звезд, подобно, сакрификс.