![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
byddha_krishna1958ЮННА МОРИЦ
НА ГРАНИ ВЫДОXА И ВЗДОXА
— Имеет ли право читатель обвинять поэта или писателя в (на его, читательский взгляд) творческих неудачах?
— Неудача, с точки зрения одного читателя — огромная удача, с точки зрения другого читателя. Обвинять — профессия прокурора.
— Что нужно, чтобы поэт/писатель стал классиком? Что для вас классика?
— В данный момент — это спекулятивные ярлыки самоназначенных классиков из ансамбля взаимного восхищения. Такими глупостями не занимаюсь и не знаю, что для этого нужно.
— Может ли одаренный искрой Божьей человек позволить себе больше, чем все остальные? Или, напротив, требования к нему строже?
— Больше — чего?.. Жестокости?.. Наглости?.. Подлости?.. Лжи?.. Уточните!
— Уточняю: больше слабостей, больше прав, больше ошибок, больше безрассудства или радости. Больше всего того хорошего и плохого, что может предложить жизнь. Как у Довлатова: «Больше денег, вина и геройства»...
— Каких слабостей? Слабости бывают прекрасны, бывают позорны. Известно, что есть несправедливая сила и слабая справедливость, и единственное, на что мы способны в этом смысле, — сделать силу более справедливой, а справедливость более сильной.
Больше прав — каких и на что? Больше безрассудства — в каком смысле и по отношению к кому и к чему? Ничто не однозначно. Ножом убивают, ножом достают пули из ран, ножом режут хлеб.
— Часто публика самостоятельно ставит поэта в рамки определенного ему образа, даже налагает некие обязательства. А на ваш взгляд, поэт кому-то что-то должен?
— Он должен — никому не дать угробить Божий дар.
— Ну, как же можно его угробить... Ведь поэт настолько силен, что не умирает и после развоплощения...
— Велика разница между знанием, опытом — и знанием, которое дается не опытом. «Ведь поэт настолько силен» — это ваши слова, но не мои. Неумирание даже после развоплощения — это знание, которое дается не опытом. А не дать угробить Божий дар — это знание опыта.
— О чем вам нелегко говорить? Считаете ли вы трудным просить прощения, признаваться в любви, говорить правду?
— Это вопрос человека, который не прочел ни одной моей книги.
— Крепко вы меня припечатали! Только этот вопрос я задаю именно потому, что читала ваши книги, наверное, такой странный у меня ход мыслей. Хорошо, я переформулирую: считаете ли вы трудным просить прощения, признаваться в любви, говорить правду? Не в стихах, не в книгах, а в жизни?
— Поэзия — мой образ жизни. Всегда, с четырех лет, и даже раньше.
— Как вы думаете, вредны ли творчеству благополучная жизнь, спокойствие, внутренняя гармония?
— В этом вопросе уже содержится ваш ответ. Так дети прячутся за штору, а тапочки видны.
— Стыдно в этом признаваться, но я не поняла, в чем заключается мой ответ в вопросе. Искренне чувствую себя тапочками, которые видны, но сами того не соображают: они же тапочки, им всего девятнадцать лет, что с них взять.
— Девятнадцать лет — это очень много. Ваш ответ в вопросе таков: неблагополучная жизнь, неспокойствие, тревога, боль и страдание, чувство трагического — вредны и лишают внутренней гармонии. Но трагический Эдгар По был внутренне более гармоничен, нежели «Мисс Вселенная» или «Человек года».
— Сейчас много говорят о «духе времени». Существует ли он как некая всеобщая величина и мера, или это все-таки очень индивидуальное понятие? Из каких ощущений складывается этот «дух» для вас?
— В одно и то же время — множество разных «духов» и самых разных «времен». Одни не выбирают времена, другие — выбирают. Я выбираю. Об этом как раз мои «книготворения и рисункописания».
— Изменился ли ваш читатель? Изменились ли вы?
— Мой читатель сильно помолодел. Я не изменилась, но эта неизмена — не измена моей способности «не выглядеть, но быть!..».
— «Сильно помолодел» — это скорее внешняя характеристика. А что с ним произошло изнутри?
— Сильно помолодел — это как раз «внутренняя характеристика», поскольку возраст всегда внутренняя суть, а не внешность. Биологический возраст большинства моих читателей 18-35 лет, таковы сводки на моем сайте. «Изнутри с ним произошло» именно то, что он знает поэзию, и она для него — кислород.
— Вы автор многих замечательных детских стихотворений. Как, на ваш взгляд, надо разговаривать с ребенком, чтобы из него вырос хороший человек?
— Одно с другим не связано. И часто — совсем наоборот. Хороший человек — хороший для кого?.. Для тех, кого убил Великий Македонский, он — человек ужасный. Никто не знает, как надо разговаривать с ребенком, чтоб он не стал таким ужасным человеком.
— Да, никто не знает, как надо, но как-то же надо. Мой вопрос связан вот с чем… Бывает, цитаты из любимых книг и поступки любимых героев взрослый человек помнит лучше, чем заветы родителей. Раз на ваших стихах дети успешно растут, учатся чему-то благодаря им, помнят их годы спустя как неотъемлемую часть своего детства, значит, вам удалось найти тот особый, милый всякому ребенку тон. Поэтому мне подумалось, у кого еще спрашивать, как разговаривать с детьми, если не у вас?..
— Никакого «милого тона» у меня для детей нет. Все наоборот. Я — веселый хулиган, игрослов, наоборотчик, сам-себе-переворотчик, знаток Больших Секретов для маленькой компании.
— Что представляет собой современная детская литература? Есть ли вообще такая?
— Конечно, есть. Мне интересны яркие, полетные — Емец, Геваргизов, Краева…
— Вы читали прогремевшую на весь мир серию сказок о Гарри Поттере? Каковы ваши впечатления? В чем, на ваш взгляд, секрет успеха этой волшебной эпопеи?
— Прекрасное творение, выдающийся автор, сумма точных технологий, оглушительная реклама, замечательное кино, развивает чувство собственного достоинства, переводит фигуры речи в живую ткань фантастических событий.
— Какая из последних прочитанных вами книг произвела сильное впечатление и почему?
— «Епифанские шлюзы» Андрея Платонова. Книга 1927 года. Написана послезавтра, сейчас и здесь, и навсегда. Читаю ее постоянно, потому она и последняя из прочитанных, остальные книжные новости производят стильное впечатление, текстильное, но слабосильное.
P.S. Алина, ваши дела не так плохи, если учесть, что я вообще не даю интервью людям, которые так мало знают мои книги. Вы не спросили меня о моих рисунках, о моем особенном языке, о моей прозе. Но в первую очередь вас интересовало, не случилось ли так, что я все еще живу, а поэт во мне истощился и умер? И я решила ответить вам вглубь и ввысь на все вопросы прямо в лоб. Радуйтесь, это ни на что другое не похоже.
На любой из ваших вопросов я могла бы ответить, как все: рассказами о своих подвигах и страданиях при советской власти и при власти антисоветской, цитатами из своих произведений, развесистой клюквой всех размеров. Радуйтесь, что этого с вами не произошло.
Всех вам радостей и благ.
НА ГРАНИ ВЫДОXА И ВЗДОXА
На грани выдоха и вдоха есть волна,
где жизнь от видимости освобождена,
упразднены тела и внешние черты,
и наши сути там свободно разлиты.
Там нет сосудов для скопления пустот,
и знак присутствия иной, чем здесь, и счет
не лицевой, не именной, и только ритм
там раскаляется и звездами горит.
На грани выдоха и вдоха есть волна,
где жизнь, как музыка, слышна, но не видна.
И там поэзия берет свои стихи.
И там посмертно искупаются грехи.
— Имеет ли право читатель обвинять поэта или писателя в (на его, читательский взгляд) творческих неудачах?
— Неудача, с точки зрения одного читателя — огромная удача, с точки зрения другого читателя. Обвинять — профессия прокурора.
— Что нужно, чтобы поэт/писатель стал классиком? Что для вас классика?
— В данный момент — это спекулятивные ярлыки самоназначенных классиков из ансамбля взаимного восхищения. Такими глупостями не занимаюсь и не знаю, что для этого нужно.
— Может ли одаренный искрой Божьей человек позволить себе больше, чем все остальные? Или, напротив, требования к нему строже?
— Больше — чего?.. Жестокости?.. Наглости?.. Подлости?.. Лжи?.. Уточните!
— Уточняю: больше слабостей, больше прав, больше ошибок, больше безрассудства или радости. Больше всего того хорошего и плохого, что может предложить жизнь. Как у Довлатова: «Больше денег, вина и геройства»...
— Каких слабостей? Слабости бывают прекрасны, бывают позорны. Известно, что есть несправедливая сила и слабая справедливость, и единственное, на что мы способны в этом смысле, — сделать силу более справедливой, а справедливость более сильной.
Больше прав — каких и на что? Больше безрассудства — в каком смысле и по отношению к кому и к чему? Ничто не однозначно. Ножом убивают, ножом достают пули из ран, ножом режут хлеб.
— Часто публика самостоятельно ставит поэта в рамки определенного ему образа, даже налагает некие обязательства. А на ваш взгляд, поэт кому-то что-то должен?
— Он должен — никому не дать угробить Божий дар.
— Ну, как же можно его угробить... Ведь поэт настолько силен, что не умирает и после развоплощения...
— Велика разница между знанием, опытом — и знанием, которое дается не опытом. «Ведь поэт настолько силен» — это ваши слова, но не мои. Неумирание даже после развоплощения — это знание, которое дается не опытом. А не дать угробить Божий дар — это знание опыта.
— О чем вам нелегко говорить? Считаете ли вы трудным просить прощения, признаваться в любви, говорить правду?
— Это вопрос человека, который не прочел ни одной моей книги.
— Крепко вы меня припечатали! Только этот вопрос я задаю именно потому, что читала ваши книги, наверное, такой странный у меня ход мыслей. Хорошо, я переформулирую: считаете ли вы трудным просить прощения, признаваться в любви, говорить правду? Не в стихах, не в книгах, а в жизни?
— Поэзия — мой образ жизни. Всегда, с четырех лет, и даже раньше.
— Как вы думаете, вредны ли творчеству благополучная жизнь, спокойствие, внутренняя гармония?
— В этом вопросе уже содержится ваш ответ. Так дети прячутся за штору, а тапочки видны.
— Стыдно в этом признаваться, но я не поняла, в чем заключается мой ответ в вопросе. Искренне чувствую себя тапочками, которые видны, но сами того не соображают: они же тапочки, им всего девятнадцать лет, что с них взять.
— Девятнадцать лет — это очень много. Ваш ответ в вопросе таков: неблагополучная жизнь, неспокойствие, тревога, боль и страдание, чувство трагического — вредны и лишают внутренней гармонии. Но трагический Эдгар По был внутренне более гармоничен, нежели «Мисс Вселенная» или «Человек года».
— Сейчас много говорят о «духе времени». Существует ли он как некая всеобщая величина и мера, или это все-таки очень индивидуальное понятие? Из каких ощущений складывается этот «дух» для вас?
— В одно и то же время — множество разных «духов» и самых разных «времен». Одни не выбирают времена, другие — выбирают. Я выбираю. Об этом как раз мои «книготворения и рисункописания».
— Изменился ли ваш читатель? Изменились ли вы?
— Мой читатель сильно помолодел. Я не изменилась, но эта неизмена — не измена моей способности «не выглядеть, но быть!..».
— «Сильно помолодел» — это скорее внешняя характеристика. А что с ним произошло изнутри?
— Сильно помолодел — это как раз «внутренняя характеристика», поскольку возраст всегда внутренняя суть, а не внешность. Биологический возраст большинства моих читателей 18-35 лет, таковы сводки на моем сайте. «Изнутри с ним произошло» именно то, что он знает поэзию, и она для него — кислород.
— Вы автор многих замечательных детских стихотворений. Как, на ваш взгляд, надо разговаривать с ребенком, чтобы из него вырос хороший человек?
— Одно с другим не связано. И часто — совсем наоборот. Хороший человек — хороший для кого?.. Для тех, кого убил Великий Македонский, он — человек ужасный. Никто не знает, как надо разговаривать с ребенком, чтоб он не стал таким ужасным человеком.
— Да, никто не знает, как надо, но как-то же надо. Мой вопрос связан вот с чем… Бывает, цитаты из любимых книг и поступки любимых героев взрослый человек помнит лучше, чем заветы родителей. Раз на ваших стихах дети успешно растут, учатся чему-то благодаря им, помнят их годы спустя как неотъемлемую часть своего детства, значит, вам удалось найти тот особый, милый всякому ребенку тон. Поэтому мне подумалось, у кого еще спрашивать, как разговаривать с детьми, если не у вас?..
— Никакого «милого тона» у меня для детей нет. Все наоборот. Я — веселый хулиган, игрослов, наоборотчик, сам-себе-переворотчик, знаток Больших Секретов для маленькой компании.
— Что представляет собой современная детская литература? Есть ли вообще такая?
— Конечно, есть. Мне интересны яркие, полетные — Емец, Геваргизов, Краева…
— Вы читали прогремевшую на весь мир серию сказок о Гарри Поттере? Каковы ваши впечатления? В чем, на ваш взгляд, секрет успеха этой волшебной эпопеи?
— Прекрасное творение, выдающийся автор, сумма точных технологий, оглушительная реклама, замечательное кино, развивает чувство собственного достоинства, переводит фигуры речи в живую ткань фантастических событий.
— Какая из последних прочитанных вами книг произвела сильное впечатление и почему?
— «Епифанские шлюзы» Андрея Платонова. Книга 1927 года. Написана послезавтра, сейчас и здесь, и навсегда. Читаю ее постоянно, потому она и последняя из прочитанных, остальные книжные новости производят стильное впечатление, текстильное, но слабосильное.
P.S. Алина, ваши дела не так плохи, если учесть, что я вообще не даю интервью людям, которые так мало знают мои книги. Вы не спросили меня о моих рисунках, о моем особенном языке, о моей прозе. Но в первую очередь вас интересовало, не случилось ли так, что я все еще живу, а поэт во мне истощился и умер? И я решила ответить вам вглубь и ввысь на все вопросы прямо в лоб. Радуйтесь, это ни на что другое не похоже.
На любой из ваших вопросов я могла бы ответить, как все: рассказами о своих подвигах и страданиях при советской власти и при власти антисоветской, цитатами из своих произведений, развесистой клюквой всех размеров. Радуйтесь, что этого с вами не произошло.
Всех вам радостей и благ.
Ю. М
http://www.novayagazeta.ru/data/2011/028/23.html
Трудно светиться и петь не легко.
Там, где черемухи светятся пышно,
Там, где пичужки поют высоко,
Кратенький век проживая бескрышно,-
Только и видно, только и слышно:
Трудно светиться и петь не легко.
Если задумаешь в дом возвратиться
Или уйти далеко-далеко,
В самую низкую бездну скатиться
Или на самую высь взгромоздиться,-
Всюду, куда бы тебя ни влекло,
Петь не легко там и трудно светиться,
Трудно светиться и петь не легко.
РОЖДЕНИЕ КРЫЛАВсе тело с ночи лихорадило,
Температура - сорок два.
А наверху летали молнии
И шли впритирку жернова.
Я уменьшалась, как в подсвечнике.
Как дичь, приконченная влет.
И кто-то мой хребет разламывал,
Как дворники ломают лед.
Приехал лекарь в сером ватнике,
Когда порядком рассвело.
Откинул тряпки раскаленные,
И все увидели крыло.
А лекарь тихо вымыл перышки,
Росток покрепче завязал,
Спросил чего-нибудь горячего
И в утешение сказал:
- Как зуб, прорезалось крыло,
Торчит, молочное, из мякоти.
О господи, довольно плакати!
С крылом не так уж тяжело.
НА СМЕРТЬ ДЖУЛЬЕТТЫОпомнись! Что ты делаешь, Джульетта?
Освободись, окрикни этот сброд.
Зачем ты так чудовищно одета,
Остра, отпета — под линейку рот?
Нет слаще жизни — где любовь крамольна,
Вражда законна, а закон бесстыж.
Не умирай, Джульетта, добровольно!
Вот гороскоп: наследника родишь.
Не променяй же детства на бессмертье
И верхний свет на тучную свечу.
Всё милосердье и жестокосердье
Не там, а здесь. Я долго жить хочу!
Я быть хочу! Не после, не в веках,
Не наизусть, не дважды и не снова,
Не в анекдотах или в дневниках —
А только в самом полном смысле слова!
Противен мне бессмертия разор.
Помимо жизни, всё невыносимо.
И горя нет, пока волнует взор
Всё то, что в общем скоротечней дыма.
ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДАКто так светится? Душа.
Кто ее зажег?
Детский лепет, нежный трепет,
Маковый лужок.
Кто так мечется? Душа.
Кто ее обжег?
Смерч летящий, бич свистящий,
Ледяной дружок.
Кто там со свечой? Душа.
Кто вокруг стола?
Один моряк, один рыбак
Из ее села.
Кто там на небе? Душа.
Почему не здесь?
Возвратилась к бабкам, дедкам
И рассказывает предкам
Всё как есть.
А они ей говорят:- Не беда.
Не тоскуй ты по ногам и рукам.
Ты зато теперь - душа, ты - звезда
Всем на свете морякам, рыбакам.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2011-03-20 01:50 pm (UTC)Когда неясный образ мне внушен,
Его рисую я карандашом
И к линии прислушиваюсь гибкой...
Пока не вспыхнет узнаванья свет
И с ним - из тьмы исхищенный портрет
Живого звука с милосердною улыбкой.
Тогда, на горле блузу распахнув,
Я тонкое беру, как стеклодув,
И звук живой вдыхаю в эту пленку -
И вся в нее уходит жизнь моя
В прозрачном виде, как воздушная струя...
А звука ненаглядное лицо
Так переливчато и, господи, так звонко!