byddha_krishna1958

М А К С И М А
ИЛИ
ОБ АНГЕЛАХ, СНАХ И КАПРИЗАХ СУДЬБЫ

Глава первая
О природе ангельского терпения
Сколько грешников может удержать ангел на крыльях своих?
Сколько ему по силам выдержать мерзости предательства и стерпеть обыденной глупости?
Ему, уже освобожденному от тягот мирского пути и добровольно принявшего обет терпения, приходиться и плакать, и страдать, и мучиться телесными недугами. И сомневаться, и все равно выбирать то, от чего отказалась бы любая разумная душа – быть человеком.
Мы не узнаем ангелов, потому что боимся этого узнавания. Потому что, если мы позволим этому знанию войти в себя, если отяготим себя этим пониманием, и глаза наши научатся различать ангельское уже здесь, среди кромешных сумерек повседневного бытия, если допустить, что это произойдет, сердце не выдержит и ум не вместит. Мы не сможем дальше жить, мы задохнемся от нахлынувшего раскаяния. Это будет самоубийством. И потому мы продолжаем жить. Не замечая даже слабых отблесков ангельского сияния в глазах тех, с кем нас сталкивает сама судьба.
Судьба ведет нас, незрячих, с едва заметной усмешкой, наблюдая за слепцами, считающих себя зрячими. И у судьбы есть свой промысел, своя ноша. Ноша эта нелегка. Нелегка уже тем, что мало кто способен увидеть протянутую руку и услышать умоляющий шепот.
«Ангел пролетел», - улыбнулась немолодая женщина по имени Аля, она обвела взглядом всех, кто сидел в этом момент за столиком, и все невольно отреагировали на ее слова, почему-то посмотрев куда-то вверх и наискосок, и, как и ожидалось, не увидели ничего, кроме большой люстры на ресторанном потолке. Ангелы где-то там, они летают на белых пушистых крыльях и иногда позволяют себе приземлиться и материализоваться в виде украшений на новогодней елке и явить себя в виде поделок, чаще всего не очень удачных, на полках сувенирных лавок. Но инстинкт и нелепые наши предрассудки - прежде всего. Потому и собеседники Али поискали, как и положено, пролетающего ангела где-то в тающих под потолком облачках сизого табачного дыма, не нашли, поскольку и не предполагали найти, и ответили ей улыбками и понимающими, как им казалось, взглядами. Олег Антонович придал своей улыбке некий оттенок добродушия и приветливости. Софья постаралась по-своему дать понять, что вполне разделяет юмор прозвучавшего замечания и готова поддержать Алю в дальнейшем разговоре. Игорь, юноша обычно медлительный и не очень расторопный, отвел свой взгляд от потолка позже всех и улыбнулся растерянно, теряя и без того еще робкую канву разговора, едва начавшегося в этот усталый послеобеденный час в небольшом зале одного из питерских ресторанчиков.
«Ангельское терпение у Вас, Алевтина Петровна», - улыбнулся Максим, привычно и, как ему показалось, легко, выведя общий разговор из случайно образовавшейся паузы. Той самой паузы, которая возникает обычно в первые минуты общения людей, малознакомых друг с другом, когда они еще испытывают некоторое смущение и пытаются скорее отшучиваться, невольно ожидая пока кто-нибудь проявит инициативу и возьмет на себя роль ведущего.
День плавился от непривычной для северной столицы жары, и даже в уютном зале с кондиционером было душно и, может быть, поэтому не очень уютно. Но скорее всего пять человек испытывали этот дискомфорт еще и по той причине, что встреча их была странной во всех отношениях.
Однако Максим преодолел искушение и дальше раскручивать легкомысленную интонацию, не без труда оставив про себя очередную дежурную шутку, что по нынешним временам было бы точнее сказать что-то вроде того, что, мол, в такую нечаянную паузу обычно рождаются либо милиционеры, либо солдаты. Он успел сам удивиться пошлости, которая без всякого спроса пришла ему на ум, и решительно обратился ко всем собравшимся за столом с вопросом скорее риторическим:
«Друзья мои, может быть, мы сами себе поможем?»
Друзья не менее охотно улыбнулись, и ощутили себя более свободно и в известной степени даже раскованно. Так оно и случается, кто-то берет на себя инициативу, все прочие с не меньшим удовольствием соглашаются следовать тем курсом, который им предлагает самопровозглашенный капитан корабля.
«Действительно, мы не можем и дальше испытывать терпение нашей уважаемой Алевтины Петровны», - поддержал перемену курса Олег Антонович, чуть наклонив голову, - Давайте обсудим…» И тут он слегка замялся, потому, что сформулировать тему для обсуждения оказалось не так уж просто. Замявшись, он поправил свой галстук, от чего еще более смутился, и окончательно расстроившись, начал перебирать столовые приборы, и делал он это с такой тщательностью, что сторонний наблюдатель мог заподозрить в нем инспектора по проверке заведений общественного питания.
«Максим, по-моему, мы поступим еще более просто, - пришла на помощь Софья, - Наверное, всем удобнее, если каждый выскажется так, как он захочет. Наша встреча, действительно, такая необычная и даже странная, так что и разбираться лучше общими усилиями, так сказать, совместно». Девушка внимательно посмотрела сначала на Максима, а потом на Алю, словно ища поддержки и участия.
Игорь преодолел свою стадию смущения и предложил:
«Конечно, мы же собрались, приехали, теперь то и отступать некуда». И он слегка покраснел, как умеют краснеть только люди с отчетливым рыжеватым отливом волос и легкими веснушками, рассыпавшимися по щекам. Игорь знал за собой эту особенность. Еще его смущало то обстоятельство, что выглядел он гораздо моложе своих тридцати трех лет, не в последнюю очередь из-за веснушек и склонности к покраснению кожных покровов лица его часто принимали за студента, хотя был он уже взрослым и состоявшимся человеком и вполне привлекательным мужчиной.
«Да это очень разумно, - голос Али был мягок и тих, и от того, к нему невольно хотелось прислушиваться, - Очень разумно. В конце концов, это просто удивительно, что все мы здесь собрались, и все так совпало и сошлось. Так уж и не бывает. Никто не опоздал, не перепутал время и место. Боле того, у каждого нашлась возможность приехать, прийти. Притом, что из всех вас в Питере живу только я одна».
Максим еще раз поразился тому, как быстро он проникся доверием к этой женщине, которую впервые в жизни увидел этим утром, когда полусонный вышел на перрон Московского вокзала и растерянно попытался сориентироваться во времени и пространстве. Последний раз он был в Питере в далекой, как ему казалось, юности, и успел подзабыть все географические подробности. В купе было душно и неуютно, заснул он только ближе к утру и в результате выходил из поезда, так и не успев привести в порядок ни свои мысли, ни свой внешний вид. От того и смутился, когда и не ступив пары шагов по направлению к вокзалу, был окликнут мягким и негромким женским голосом по имени. Обернувшись, он увидел ее, невысокого роста, круглолицую, улыбающуюся, она протягивала ему руку. Аля была одета в элегантный брючный костюм, выглядела бодрой и энергичной, и таким же энергичным было ее рукопожатие, быстрое и… удивительно приятное. Максим слегка растерялся, он никак не ожидал, что его будут встречать и чтобы хоть как-то сгладить возникшую в нем неловкость, заговорил сбивчиво, на ходу, торопливо, от чего неловкость только усугублялась.
«Да, да, конечно, а еще вы не успели голову помыть…»
Максим остановился и замолчал, не зная, как ему реагировать.
И тут Аля неожиданно и как то особенно звонко рассмеялась.
«Максим, я вас умоляю, но это же известный анекдот, про русскую женщину, которой сделали комплимент по поводу того, как она прекрасно выглядит, а она в ответ не нашла ничего лучшего, как объяснить, что, мол, она и не причесывалась еще, и голову не мыла…»
«А я… Я делал вам комплимент, Алевтина Петровна?» – Видимо, выглядел в этот момент полным идиотом, да еще таким, что они потом еще полдня припоминали эти первые минуты их знакомства, пытаясь восстановить по репликам тот диалог, и каждый раз, когда они доходили до этого момента, не могли удержаться от хохота.
«Максим, вы были похожи на инопланетянина, случайно перепутавшего планету, на человека, забывшего все языки, начиная с родного».
Аля поила его чаем на маленькой кухоньке в своей квартире на Суворовском, где они оказались через десять минут после того, как перестали смущать своим смехом пассажиров, оказавшихся в это июльское утро свидетелями их первого свидания.
«Вы не только успели сделать мне комплимент, почему то, уделив особое внимание тому, что я одета утром именно в брючный костюм, но и пожаловались на то, что сами выглядите ужасно, не успели ни чаю попить, ни причесаться. А еще я узнала трагическую историю о потерянной где-то расческе. И все это – и комплименты, и жалобы, все это удалось вам вместить в одну бесконечную, и, простите, не очень разборчивую тираду».
«Господи, я представляю себе…»
И они снова начинали безудержно смеяться, как в ту минуту, когда на вокзале Аля вывела его из ступора, заставив вспомнить банальный анекдот.
И сейчас, в ресторане, Максим смотрел на нее и ловил себя на все том же удивительном чувстве, словно знакомы они были очень давно. Хотя не прошло и нескольких часов после того, как он услышал ее четкую фразу, произнесенную все тем же мягким голосом:
«Очень прошу, зовите меня по имени – Аля. Поверьте, дело не в пошлом женском кокетстве, я не жеманна и никогда такой не была. Да, мне почти пятьдесят лет, но я не моложусь, считаю это глупым и даже недостойным занятием. Просто я привыкла, что друзья называют меня именно так. И на правах, как говаривали в давние времена, старшей дамы, позвольте мне сказать, что мы с вами – друзья. Согласны?» И неожиданно для самого себя Максим ответил ей в тон, так же просто и так же искренне: «Да, конечно, Аля. Мы – друзья».
«Странно, - подумал Максим, наблюдая как на столе появляются тарелки с легкими закусками - но мы с ней даже и не обсудили, почему так сразу друзья, и от чего так вот, в первый же день, и – друзья. Впрочем, одной странностью больше сегодня или меньше, какое это имеет значение. Есть в этой жизни то, что просто принимаешь без лишних размышлений. Потому что знаешь – это так, а не иначе. Без сомнений».
Официант справился со своим первым заданием и удалился в кухонные кулисы, предоставив собравшимся продолжить свой разговор, который с некоторых пор обрел не только определенность, но и вполне конкретный смысл. Теперь у каждого из собравшихся было довольно своих переживаний. Потому вряд ли кто-то из них заметил внимательный взгляд метрдотеля, не только наблюдавшего за ними, но и очевидно прислушивавшегося к их разговору с самого начала.

Глава вторая
О природе ангельских снов

Завтрашнего дня еще не существует. Вчерашнего – уже нет. Есть только то, что «здесь и сейчас». И только сон собирает все три времени в нечто единое. Нет никакого «сегодня» без «вчера». А наше «завтра» зависит от того, какими мы были вчера и какие мы «сейчас». Сон расшифровывает нас. Сновидения рисуют карту нашей жизни, самую точную, самую правдивую, самую подробную. Имея такую карту, невозможно заблудиться. Это и есть карта нашей судьбы. Вот только читать ее умеют немногие. А может все дело в том, что и не хотят читать. Людям по большому счету хватает того, что они усвоили, надо сказать, усвоили без особых хлопот, еще в детстве. Они научились грамоте, освоили арифметику и охотно согласились с тем, что было написано в школьных учебниках. Как известно, ни один учитель в мире не обсуждает со своими учениками того, что кажется необязательным и смутным, выходящим за пределы помещенного на страницы учебников, до краев переполненных «научным знанием». И часто вы встречали учителя, который вместо того, чтобы требовать зубрежки очередного параграфа, поинтересовался бы у ребенка, что ему снилось этой ночью?..
«Максим, как вы считаете Земля – круглая?»
«Конечно!»
«А откуда, простите, такая уверенность?»
«Что значит, откуда? Откройте любой учебник, так об этом в любой книге написано».
«Ах да, еще раз простите, запамятовал», – профессор усмехнулся и продолжал рассматривать своего аспиранта, явно получая удовольствие от разговора.
«Стало быть, вы просто на слово поверили тем, кто эти книжки написал?»
«Профессор, увольте, это же не просто слова, - Максим старался попасть в тон своего наставника, - это научные доказательства, проверенные и перепроверенные людьми знающими, имеет ли смысл сомневаться».
«Сомневаться, молодой человек, всегда полезно, знаете ли. Сомнение это процесс размышлений, не так ли? Вы мне еще скажите, что по телевизору видели съемки из космоса, и на этих кадрах легко увидеть, что наша планета имеет форму шара, и это и есть самое весомое доказательство».
«Иосиф Давыдович, но ведь это именно так и есть!»
«Максим Олегович, дорогой, я ведь о другом толкую», - профессор Фальцман не только руководил дипломником Максимом, но и очевидно хотел бы видеть его своим аспирантом. Иначе к чему это долгий разговор. После лекции профессор попросил Максима остаться, чтобы поговорить о его реферате, и сам Максим к этому разговору был готов, и радовался своему успеху, и знал, что согласится остаться на кафедре, и что лучшего руководителя, чем Фальцман и быть не может. У профессора отличные связи в академических кругах, его научные труды переиздаются каждый год, студенты без ума от его блистательных лекций. И хотя коллеги иногда пеняли профессору на излишние вольности в изложении научного материала, в целом его положение в научном мире не вызывало никаких сомнений. Максим был готов к конкретному разговору и никак не ожидал, что речь пойдет… о форме планеты. Да и какое, собственно, дело им с профессором психологии до Гекубы и до каких-то астрономических анекдотов.
«Вы, молодой человек, наверняка подумали, что ваш профессор решил вам анекдот рассказать? А вот и ошиблись!» - и глаз Иосифа Давыдовича заблестел, этот блеск хорошо был знаком всем студентам, казалось, что в этот момент его посещает немыслимое, неземное удовольствие от возможности чем-то поразить своего слушателя.
«Личный опыт, вот, что лежит в основе наших непосредственных ощущений, всего того, что мы ощущаем и воспринимаем. Все прочее мы принимаем на веру, и только тогда как бы присоединяем к собственному опыту, делаем частью своих убеждений, и что уж самое сложное и спорное – с этого момента перестаем сомневаться, мы даже не обсуждаем сами с собой, будучи уверены, что это и есть истина!»
«Сомневайтесь, Максим, обязательно сомневайтесь. Сомневайтесь в том, что Земля круглая. Хотя бы, потому что ваш личный опыт этого не подтверждает. И перестаньте смеяться над мнимым невежеством наших далеких предков. Вы-то чем лучше? Сами подумайте. Мы с вами вышли в поле и... Что дальше?»
«Старик меня испытывает, он любит такие парадоксы, - подумал Максим, - надо оказаться на высоте, надо сообразить…»
«В поле, Иосиф Давыдович, мы с вами обязательно увидели бы звездное небо, видимо, точно такое же небо и те же самые звезды, которые видели наши предки. Это потрясает воображение – прошли века, канули в Лету тысячелетия, пропали без памяти сотни поколений, а звезды, звезды все те же, и светят все так же. А затем … Мы увидели бы горизонт и сказали… Сказали бы, что наша земля – плоская, такая, какой видит ее наш взгляд…»
«Конечно, потому что наше непосредственное восприятие мира это есть самый убедительный аргумент, Максим. Книги написали другие люди, они могут вас убедить своим авторитетом или логикой размышлений, фотографировали тоже другие люди и вы можете поверить этим картинкам. Ради Бога, сколько угодно. Но вы не должны забывать, что вы думаете, что земля круглая, только оттого, что вы поверили, и поверили не себе самому, а чужому опыту, чужим доводам. И умоляю вас – сомневайтесь, и пожалуйста, слушайте себя, прислушивайтесь буквально ко всему, к ощущениям, пусть даже самым смутным и неясным, к мыслям, к тому, что идет именно от вас самого, а не от книг, чужих слов, картинок…»
Старик поразил Максима своей неожиданной серьезностью, таким он своего учителя видеть не привык.
«Но, профессор… - студент почувствовал, что у него неожиданно перехватило дыхание, - но ведь Земля действительно круглая, да?»
Иосиф Давыдович посмотрел очень внимательно, очень серьезно и моментально вернулся к прежнему своему облику, глаза заблестели самым двусмысленным образом. Еще немного и Максим услышит его гомерический хохот и очередную шутливую тираду. Неожиданно пропала насмешка в его глазах, и молодой человек услышал совсем тихое:
«Конечно, наша планета имеет форму шара, но вы все равно сомневайтесь, Максим. И если вам однажды приснится, что земная сфера покоится на спине огромной черепахи, не спешите сомневаться в своем психическом здоровье, хорошо? А ведь присниться может еще и не такое, верно?»
Легкий холодок пробежал у юноши по спине, и что-то смутное в нем откликнулось, неясная тень скользнула и тут же исчезла, спрятавшись где-то в области солнечного сплетения.
Профессор строго посмотрел на своего будущего аспиранта и добавил уже своим обычным голосом: «Мы ведь с вами будем заниматься снами, верно, коллега?» Они проговорили в тот вечер несколько часов, старик рассказывал юноше о картах сновидений, над которыми работал последние годы, не публикуя ничего в научных журналах, но накапливая все новые и новые результаты. Профессор отчаянно полемизировал с Фрейдом, цитировал алхимические исследования Юнга, ссылался на совершенно новые методики Грофа, о котором Максим и не слышал даже. Иосиф Давыдович Фальцман был в тот день явно в ударе, и когда они расстались, у Максима еще долго колотилось сердце, каждым своим гулким ударом подтверждая важность сегодняшнего разговора. Студент возвращался домой, и перед тем как зайти в подъезд, он долго стоял на крыльце, утопая взглядом в бездонном, расшитом звездными узорами, небе. Что-то подсказывало ему, что теперь его жизнь обретет новое измерение. Максим верил в это, как верит страстный юноша всякому, кто предскажет ему чудесное будущее и напророчит счастье и удачу.
Долго не мог заснуть, и когда незаметно для самого себя соскользнул с привычных и суетливых дневных мыслей в ощущение смутной внутренней протяженности и дремы, и когда казалось, что сон готов поглотить его в свои тенета, окончательно и бесповоротно, именно в этот неуловимый момент Максим проснулся.
Сквозь шторы в комнату проникал призрак лунного света. Максиму было видно, как в темной комнате проступают контуры предметов, размытые этим неясным свечением. Веселый человек приподнял шляпу и приветствовал его, как приветствуют доброго знакомого. Человек ловко вернул шляпу с широкими полями на голову и подмигнул Максиму. В разные времена человек этот именовался именами, казавшиеся Максиму …
Утром, за чашкой крепкого кофе, пытаясь припомнить свои ночные видения и словами определить то, что с ним произошло, Максим едва расслышал вопрос младшего брата:
«О чем будет диссертация, которую будет курировать сам старик Фальцман?»
Максим ответил:
«О снах и, конечно, о сомнениях…»
Этим июльским днем Максиму сомневаться не приходилось только в одном. Все его личные ощущения свидетельствовали о том, что он находится в городе Санкт-Петербурге, куда он прибыл сегодня утром. Он сидит за столиком ресторана, чей интерьер, выдержанный в испанском стиле вызывает неподдельное чувство уюта. Он видит рядом с собой этих людей, о существовании которых догадывался, но не был уверен в реальности их земного бытия до той минуты, пока не увидел их своими глазами в приглушенном свете ресторанного дворика.
«Меня зовут Софья», - девушка явно смущалась того, что ей приходится представляться, да еще таким, почти официальным, образом. Секунду поколебавшись, она протянула Максиму свою ладошку, которая едва задержавшись в его руке, оказалась теплой и стремительной. Так же был стремителен и смел ее взгляд, которым она встретила улыбку Максима. Карие глаза, едва заметные признаки макияжа на ресницах и веках, красивые, с легкой припухлостью губы. И это мимолетное выражение лица, такое узнаваемое, что никаких сомнений не оставалось – это была она. Тихая и решительная София, которая в жизни предпочитала называть себя чуть иначе, акцентируя мягкий знак, словно уводя своего собеседника чуть в сторону от самой себя, занимая более удобную для себя позицию ускользающего легкого ветерка.
В ее взгляде он успел различить узнавание. Не только он опознал ее, но и она, безусловно, в ту же секунду поняла – это «тот самый Максим». Максим, которого она никогда не встречала в плоскости земного существования, но которого знала так же, как и он знал ее. Настолько, что они могли узнать друг друга. По взгляду, по характерной манере разговаривать, по внешности, и не только по внешности.
Когда он повернулся в сторону мужчины, непривычно для всей компании одетого в темный костюм, голубую рубашку с элегантным серым в едва заметную голубую полоску галстуком, то и в этом случае ему понадобились лишь считанные секунды, чтобы поздороваться и не ошибиться:
«Добрый день, Олег Антонович!»
Мужчина, выражение лица которого до этого читалось, пожалуй, как некоторое строгое отстранение, улыбнулся в ответ, и сдержанно ответил на приветствие:
«Здравствуйте, Максим, рад, очень рад вас видеть, так сказать, очно, своим земным зрением. Максим, я ведь не ошибся, верно?» Тон, которым было произнесено это приветствие, свидетельствовал только об одном: Олег Антонович, так же как и все остальные, прибывшие в ресторан на эту заранее назначенную встречу, помнил не только, кто и как выглядел, но и все имена. Без всякой запинки и даже тени сомнения он приветствовал и Алевтину Петровну, и Игоря. Пожалуй, только с девушкой, чьи карие глаза в момент их общего знакомства так и светились любопытством, пришлось ему слегка поправиться. Впрочем, сделал это Олег Петрович так легко и даже элегантно, что мало кто на это обратил внимание.
«Здравствуйте, здравствуйте, София прекрасная!»
«Здравствуйте, Олег Петрович, меня зовут Софья».
«Софья, очень, очень рад. Позвольте сказать вам, Софья, что сегодня вы выглядите особенно хорошо».
«Мы с вами так церемонны сегодня», - рассмеялась Аля, и увлекла обоих за собою - поближе к фонтану, струя воды изливалась из головы причудливой маски и, по всей видимости, здесь, в дворике испанского ресторана должна была напоминать улочку какого-нибудь уютного, но достаточно провинциального городка где-нибудь поблизости от Сарагосы или Севильи.
«Да, да, вы правы, Алевтина. Помните, «Алиса, это Пудинг», «Пудинг, это Алиса». Но ведь согласитесь, что и ситуация нашей нынешней встречи, мягко говоря, не очень привычная. Так что иногда на помощь приходят и китайские церемонии».
«Если бы я не знал Олега Петровича до этого дня, - подумал Максим, - обязательно подумал бы, что он искусный дипломат». И тут же поймал себя на этом парадоксе: они увидели друг друга первый раз в жизни, но у них не было никаких оснований считать, что узнали они друг друга только в момент этой встречи.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ