Сегодня Аверинцев представляется мне советским Моисеем - человеком из рабства, совершившим личный исход через веру и указавшего этот путь другим. Тем немногим, что способны уверовать. Моисей для советских людей - это что-то совсем особенное. Через словоплетение, через искусство, через античное искушение всем этим как самодостаточным - к системам и смыслам многоединой церковной традиции. Он начал этот путь, и пошел по пустыне, и в пути уже многих недосчитались, и его самого тоже. Но интересно вот что. Если для поздней античности христианство говорило слишком просто, то для советской культуры оно оказалось слишком сложно. До каких же пределов нечестивой простоты и безмыслия пал человек, если проповеди и притчи, назначенные для простого народа римских времен, кажутся ему образцами красноречия! А сама античность для него вообще за семью горами, и перевод Гнедича так же труден ему, как и подлинник Гомера. Аверинцев пытался, не снижая стиль, вернуть простоту смыслов через красоту слога. Но времена таковы, что это оказалось уже невозможно. И дело не в том, что не пробиться к тем смыслам, а в том, что сама красота слога не воспринимается слухом (физическим ли, духовным). Что сам путь к вере через эстетику натыкается на такие преграды в душе человека, которые не дают излиться чистому звуку, чистому помыслу, чистому слову. Духовные стихи Аверинцева являются тестом на самую возможность современного послесоветского человека воспринимать чистое. Сознание поначалу сопротивляется им, старается отбросить. Потом привыкает, свыкается с монотонностью интонации. Потом вслушивается. И наконец - внимает. На поле духовного стиха Аверинцев, сам того не зная, соревнуется с иеромонахом Романом. Роман поет в рифму, Аверинцев - белым стихом. Роман поет изнутри монастыря, затворившись от мира, но чувствует всю природу окрест монастыря. Аверинцев же поет из мира, но видит только незримую очами духовную красоту святости, видимое и земное явно не занимают его. Его монастырь - Книга, а в этом укрывище нет ни реки, ни травы, ни цветов. Поэтому в текстах своих Аверинцев больший монах, чем Роман. Можно сказать, что он более древний христианин, т.е. такой христианин, который прошел через все соблазны античности, включая самоценность природы, риторики и эстетики.

ПСАЛОМ 126/127
Песнь паломничества.
Если дома не строит Господь –
к чему строителей труды?
Если града не хранит Господь –
к чему бодрствует страж?
( Read more... )Эта запись была отложена. Автор в данный момент не находится в Интернете