Вершины Слова
Feb. 7th, 2010 01:35 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
byddha_krishna1958И. В. Гёте - Поэзия
Господь своим безвидным чадам
Послал искусство, свод наук,
Их жизнь вовлек в небесный круг,
Чтобы земля не стала адом.
Им, голым, нужен был наряд,
Чтобы лицо заметней было.
И чтобы все пошло на лад,
Их стыд поэзия прикрыла.
Послал искусство, свод наук,
Их жизнь вовлек в небесный круг,
Чтобы земля не стала адом.
Им, голым, нужен был наряд,
Чтобы лицо заметней было.
И чтобы все пошло на лад,
Их стыд поэзия прикрыла.
Книга подготовлена к 70-летию поэта и переводчика Вячеслава Глебовича Куприянова и к 50-летию его творческой деятельности.
Переводы Куприянова отличаются как литературным мастерством, так и разнообразием стилей и художественных манер, от классического сонета до верлибра. В 2007 году за переводы из Рильке Куприянов получил премию австрийского министерства образования и культуры.
В двуязычное издание входят переводы более чем 60 немецких, австрийских и швейцарских поэтов (Клопштока, Гете, Гельдерлина, Новалиса, Айхендорфа, Шамиссо, Ницше, Ст.Георге, Гофмансталя, Пауля Делана, Эриха Фрида, Гюнтера Грасса, Г.М.Энценсбергера и др.).
Р. М. Рильке - Великая ночь
Часто, тебе изумляясь, стоял у окна я подолгу,
не отрываясь, глядел, как завершалось вчера.
Город меня отвергал, и непреклонная местность
меркла, со мной не считаясь. И даже ближние вещи
мне не пытались открыться. И к фонарям переулки
слепо тянулись: в них все мне было чужое.
В доме напротив — лампы сочувственный отсвет,
я потянулся к нему, но тотчас захлопнули ставни.
Тихо. Вдруг в голос заплакал ребенок. Я знал
по соседству
всех матерей (как детей они утешают), и знал я:
плача любого равно безутешны причины.
Или вот голос запел и выхватил из ожиданья
дальнюю долю; или закашлялся громко
полный упрека старик, так, словно плоть его вправе
тихому миру претить. Дальше — пробили часы,
я начал считать слишком поздно, они миновали.
Словно ребенок чужой, которого к играм вдруг
допустили,
но мяч он ловить не умеет, и все эти игры,
в которые смело играют другие, ему незнакомы,
смотрит он, молча — куда? — Так стоял я; и в этот
миг я понял внезапно, что ты мной играешь,
взрослая ночь, изумляя меня. Там, где башни
стыли вдали, где меня обступали
города скрытые судьбы и мне недоступные горы
противостояли, и в теснимой округе
чуждость голодная крала случайные вспышки
всех моих чувств,— там, великая, ты;
и тебя не унизит эта близость ко мне. Дыханье
твое проходит меня. Твоя слитая с далью серьезной
улыбка вместилась в меня.
Январь, 1914
DIE GROSSE NACHT
Oft anstaunt ich dich, stand an gestern begonnenem Fenster,
stand und staunte dich an. Noch war mir die neue
Stadt wie verwehrt, und die un;berredete Landschaft
finsterte hin, als waere ich nicht. Nicht gaben die naechsten
Dinge sich Mueh, mir verstaendlich zu sein. An der Laterne
draengte die Gasse herauf: ich sah, dass sie fremd war.
Drueben — ein Zimmer, mitfuehlbar, geklaert in der Lampe,—
schon nahm ich teil; sie empfandens, schlossen die Laeden.
Stand. Und dann weinte ein Kind. Ich wusste die Muetter
rings in den Hausern, was sie vermoegen,— und wusste
alles Weinens zugleich die untr;oestlichen Gruende.
Oder es sang eine Stimme und reichte ein Stueck weit
aus der Erwartung heraus, oder es hustete unten
voller Vorwurf ein Alter, als ob sein Koerper im Recht sei
wider die mildere Welt. Dann schlug eine Stunde,—
aber ich z;hlte zu spaet, sie fiel mir vorueber.—
Wie ein Knabe, ein fremder, wenn man endlich ihn zul;sst,
doch den Ball nicht f;ngt und keines der Spiele
kann, die die andern so leicht aneinander betreiben,
dasteht und wegschaut,— wohin? —: stand ich und pluetzlich,
dass du umgehst mit mir, spielest, begriff ich, erwachsene
Nacht, und staunte dich an. Wo die T;rme
zuernten, wo abgewendeten Schicksals
eine Stadt mich umstand und nicht zu erratende Berge
wider mich lagen, und im genaeherten Umkreis
hungernde Fremdheit umzog das zufaellige Flackern
meiner Gefuehle —: da war es, du Hohe,
keine Schande fuer dich, dass du mich kanntest. Dein Atem
ging ueber mich. Dein auf weite Ernste verteiltes
Laecheln trat in mich ein.
не отрываясь, глядел, как завершалось вчера.
Город меня отвергал, и непреклонная местность
меркла, со мной не считаясь. И даже ближние вещи
мне не пытались открыться. И к фонарям переулки
слепо тянулись: в них все мне было чужое.
В доме напротив — лампы сочувственный отсвет,
я потянулся к нему, но тотчас захлопнули ставни.
Тихо. Вдруг в голос заплакал ребенок. Я знал
по соседству
всех матерей (как детей они утешают), и знал я:
плача любого равно безутешны причины.
Или вот голос запел и выхватил из ожиданья
дальнюю долю; или закашлялся громко
полный упрека старик, так, словно плоть его вправе
тихому миру претить. Дальше — пробили часы,
я начал считать слишком поздно, они миновали.
Словно ребенок чужой, которого к играм вдруг
допустили,
но мяч он ловить не умеет, и все эти игры,
в которые смело играют другие, ему незнакомы,
смотрит он, молча — куда? — Так стоял я; и в этот
миг я понял внезапно, что ты мной играешь,
взрослая ночь, изумляя меня. Там, где башни
стыли вдали, где меня обступали
города скрытые судьбы и мне недоступные горы
противостояли, и в теснимой округе
чуждость голодная крала случайные вспышки
всех моих чувств,— там, великая, ты;
и тебя не унизит эта близость ко мне. Дыханье
твое проходит меня. Твоя слитая с далью серьезной
улыбка вместилась в меня.
Январь, 1914
DIE GROSSE NACHT
Oft anstaunt ich dich, stand an gestern begonnenem Fenster,
stand und staunte dich an. Noch war mir die neue
Stadt wie verwehrt, und die un;berredete Landschaft
finsterte hin, als waere ich nicht. Nicht gaben die naechsten
Dinge sich Mueh, mir verstaendlich zu sein. An der Laterne
draengte die Gasse herauf: ich sah, dass sie fremd war.
Drueben — ein Zimmer, mitfuehlbar, geklaert in der Lampe,—
schon nahm ich teil; sie empfandens, schlossen die Laeden.
Stand. Und dann weinte ein Kind. Ich wusste die Muetter
rings in den Hausern, was sie vermoegen,— und wusste
alles Weinens zugleich die untr;oestlichen Gruende.
Oder es sang eine Stimme und reichte ein Stueck weit
aus der Erwartung heraus, oder es hustete unten
voller Vorwurf ein Alter, als ob sein Koerper im Recht sei
wider die mildere Welt. Dann schlug eine Stunde,—
aber ich z;hlte zu spaet, sie fiel mir vorueber.—
Wie ein Knabe, ein fremder, wenn man endlich ihn zul;sst,
doch den Ball nicht f;ngt und keines der Spiele
kann, die die andern so leicht aneinander betreiben,
dasteht und wegschaut,— wohin? —: stand ich und pluetzlich,
dass du umgehst mit mir, spielest, begriff ich, erwachsene
Nacht, und staunte dich an. Wo die T;rme
zuernten, wo abgewendeten Schicksals
eine Stadt mich umstand und nicht zu erratende Berge
wider mich lagen, und im genaeherten Umkreis
hungernde Fremdheit umzog das zufaellige Flackern
meiner Gefuehle —: da war es, du Hohe,
keine Schande fuer dich, dass du mich kanntest. Dein Atem
ging ueber mich. Dein auf weite Ernste verteiltes
Laecheln trat in mich ein.
Райнер Мария Рильке - Я не цель пути и не дорога..
***
Я не цель пути и не дорога,
не застывший город за стеной,—
высший голос в миг отваги слога,
до основы овладевший мной.
Как в цветке, в тебе я дуновенье,
легкого дождя высокий плач,—
или вдруг, в вольнейшее мгновенье,
оба вместе: и ловец и мяч
В первые дни июля 1924
AN HEIDE
Sieh mich nicht als Stetes und Erbautes,
weder Br;cke kann ich sein, noch Ziel.
Hoechstens Mund dem Wagnis eines Lautes,
der mich unbedingter ueberfiel.
Hoechstens Wind in Deinem Blumengrunde,
hoechstens weichen Regens Niederfall —,
oder, ploetzlich, in der freisten Stunde,
beides: Fangender und Ball.
(In den ersten Julitagen 1924)
Я не цель пути и не дорога,
не застывший город за стеной,—
высший голос в миг отваги слога,
до основы овладевший мной.
Как в цветке, в тебе я дуновенье,
легкого дождя высокий плач,—
или вдруг, в вольнейшее мгновенье,
оба вместе: и ловец и мяч
В первые дни июля 1924
AN HEIDE
Sieh mich nicht als Stetes und Erbautes,
weder Br;cke kann ich sein, noch Ziel.
Hoechstens Mund dem Wagnis eines Lautes,
der mich unbedingter ueberfiel.
Hoechstens Wind in Deinem Blumengrunde,
hoechstens weichen Regens Niederfall —,
oder, ploetzlich, in der freisten Stunde,
beides: Fangender und Ball.
(In den ersten Julitagen 1924)
ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ ------
http://www.stihi.ru/avtor/kupr
Р. М. Рильке - Любови
ЛЮБОВИ
(Из раннего Рильке. Перевод с немецкого)
I
Какими путями любовь идет?
Она, как цветенье? Солнца восход?
Или как молитва? – поведай:
Счастье, сияя, нисходит с небес,
в его величии ты исчез,
оно зреет в тебе победой…
II
Там хризантемы сад околдовали,
дыханье мне свело от белизны.
Ты увлекла меня в другие дали,
в другие сны.
Из снов моих ты вдруг пришла нежданно,
чтоб все ночные страхи превозмочь,
И от любви так сказочно, так странно
исчезла ночь…
III
Я хотел бы с тобой воедино
слиться душою в весеннем дне,
затеряться в пыльце жасмина,
в аромате и белизне.
Этой майской страсти внимая,
знать, что я от тебя ни на шаг…
И желать себе счастья в мае
большого…Каких еще благ…
IV
Я не знаю, радость близка ль?
Чье блаженство в меня вдохнули?
Мое сердце словно в загуле,
и с песней схожа печаль
У любимой веселый взор,
к ней лучи небес благосклонны.
У нее и очи Мадонны,
благодатные до сих пор…
VI
Мы в винограднике сидели,
Лучи и тени нас сплели,
И где-то в этой канители
Гудели темные шмели.
Мелькали блики, отраженья,
где волосы, а где лоза?
И я сказал тебе в волненье:
«Какие дивные глаза»
XII
Ночь в серебристой мишуре
струит пригоршни снов
и наполняет душу мне
восторгом до краев.
Как видит Рождество дитя
в сиянии мечты,
я вижу, в мае ты, шутя
целуешь все цветы.
XV
Я вижу вдруг в тебе ребенка,
а я так стар и деловит,
когда твой смех легко и звонко,
как колокольчик прозвенит.
Когда же в детском изумленье
Ты резко приподнимешь бровь,
Я так хочу продлить томленье,
Тебя любить, моя любовь
XVII
Под буками в тоске неумолимой
Мы шли с тобой среди сухой листвы.
«Попробуем найти цветы, любимый».
И я ответил: «Все они мертвы».
Мы были заколдованы разлукой.
Звезда-дитя растерянно взошла.
День уходил глухой и близорукий,
И где-то птицей прокричала мгла.
XVIII
Однажды тебя я встретил
Во сне, или по весне.
А теперь мы с тобою идем через осень
И плачешь ты обо мне.
Или плачешь об облаке белом?
О листьях, об их желтизне?
Ты однажды изведала счастье
Во сне, или по весне…
XIX
Вся жизнь текла по вольной воле,
Был тускл и безмятежен путь.
И вдруг любовь, как в ореоле,
Успела все-таки мелькнуть.
Так вспыхнула, и так распалась,
лишь прежний пруд перед тобой…
Все сном прекрасным начиналось,
и все унесено судьбой.
XXII
Это было давно, давно…
Когда – эта даль туманна…
Бил свет в окно, птица с ним заодно –
И сердце билось так странно.
Было в небе светло и в лесу темно,
И сирень расцвела так рано –
В летнем платье там девушка стройная, но
В глазах ее страх обмана…
Это было давно, давно…
(Из сборника “Венчанный снами”, 1896)
(Из раннего Рильке. Перевод с немецкого)
I
Какими путями любовь идет?
Она, как цветенье? Солнца восход?
Или как молитва? – поведай:
Счастье, сияя, нисходит с небес,
в его величии ты исчез,
оно зреет в тебе победой…
II
Там хризантемы сад околдовали,
дыханье мне свело от белизны.
Ты увлекла меня в другие дали,
в другие сны.
Из снов моих ты вдруг пришла нежданно,
чтоб все ночные страхи превозмочь,
И от любви так сказочно, так странно
исчезла ночь…
III
Я хотел бы с тобой воедино
слиться душою в весеннем дне,
затеряться в пыльце жасмина,
в аромате и белизне.
Этой майской страсти внимая,
знать, что я от тебя ни на шаг…
И желать себе счастья в мае
большого…Каких еще благ…
IV
Я не знаю, радость близка ль?
Чье блаженство в меня вдохнули?
Мое сердце словно в загуле,
и с песней схожа печаль
У любимой веселый взор,
к ней лучи небес благосклонны.
У нее и очи Мадонны,
благодатные до сих пор…
VI
Мы в винограднике сидели,
Лучи и тени нас сплели,
И где-то в этой канители
Гудели темные шмели.
Мелькали блики, отраженья,
где волосы, а где лоза?
И я сказал тебе в волненье:
«Какие дивные глаза»
XII
Ночь в серебристой мишуре
струит пригоршни снов
и наполняет душу мне
восторгом до краев.
Как видит Рождество дитя
в сиянии мечты,
я вижу, в мае ты, шутя
целуешь все цветы.
XV
Я вижу вдруг в тебе ребенка,
а я так стар и деловит,
когда твой смех легко и звонко,
как колокольчик прозвенит.
Когда же в детском изумленье
Ты резко приподнимешь бровь,
Я так хочу продлить томленье,
Тебя любить, моя любовь
XVII
Под буками в тоске неумолимой
Мы шли с тобой среди сухой листвы.
«Попробуем найти цветы, любимый».
И я ответил: «Все они мертвы».
Мы были заколдованы разлукой.
Звезда-дитя растерянно взошла.
День уходил глухой и близорукий,
И где-то птицей прокричала мгла.
XVIII
Однажды тебя я встретил
Во сне, или по весне.
А теперь мы с тобою идем через осень
И плачешь ты обо мне.
Или плачешь об облаке белом?
О листьях, об их желтизне?
Ты однажды изведала счастье
Во сне, или по весне…
XIX
Вся жизнь текла по вольной воле,
Был тускл и безмятежен путь.
И вдруг любовь, как в ореоле,
Успела все-таки мелькнуть.
Так вспыхнула, и так распалась,
лишь прежний пруд перед тобой…
Все сном прекрасным начиналось,
и все унесено судьбой.
XXII
Это было давно, давно…
Когда – эта даль туманна…
Бил свет в окно, птица с ним заодно –
И сердце билось так странно.
Было в небе светло и в лесу темно,
И сирень расцвела так рано –
В летнем платье там девушка стройная, но
В глазах ее страх обмана…
Это было давно, давно…
(Из сборника “Венчанный снами”, 1896)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2010-02-07 05:47 pm (UTC)no subject
Date: 2010-02-07 05:53 pm (UTC)