Дом сновидений. Видения и образы Декарта - 3

[byddha_krishna1958]

Titian, Perseus and Andromeda, 1554-1556
Мария Луиза Фон Франц
Сновидения Декарта.Часть третья
"Декарта интересовала фигура Сократа поскольку он, вероятно, проецировал собственную психологическую проблему на него. Декарт в свою очередь упоминает о неком "гении", которым было послано сновидение. Нельзя сказать точно, что именно он подразумевает - возможно, как предположил Сирвен, речь ведётся о ком-то вроде"ангела-хранителя". В сновидении Декарт, конечно, пытается исправить свою оплошность, но ветер уже не позволяет ему это сделать. Даже неуверенный шаг в сторону тени означал бы начало движения в сторону целостности, но в соответствующий момент вся инерция коллективных ценностей даёт о себе знать в виде непреодолимого препятствия.
Такое противостояние Духу времени требует от человека титанических усилий - результате появляется возможность прийти с ним в согласие утвердив тем самым собственную индивидуальность, чего не пытался никогда сделать Декарт. Не ему ли принадлежат слова: "я, выходя на сцену мира, где был доселе только зрителем, появляюсь замаскированным". В действительности старательно избегал любого риска раскрытия себя не только в том, что касалось внешнего мира - совершенно невозможно сделать выводы, каких убеждений он придерживался относительно наиболее значительных религиозных вопросов своего времени, как и в отношении определённых моментов его личной жизни. Отсутствие в жизни Декарта материнской фигуры лишило его возможности войти в соприкосновение с жизнью, найти точку опоры на земле, которая несомненно могла бы уберечь его от штормового ветра. Но даже одна попытка Декарта в сновидении вернуться к господину N влечёт за собой позитивные изменения: на площади расположенной на территории коллежа мужчина сообщает ему, что собирался передать господину N какую-то посылку, содержанием которой, как полагает Декарт, является дыня привезённая из теплых стран. Церковь как образ духовного убежища исчезает из поля зрения Декарта, но вместо неё появляется площадь на территории коллежа, которая здесь играет роль "temenos. Площадь ассоциируется с годами юношества Декарта, которые всецело посвящены были изучению наук и богословия под руководством наставников. Люди на площади в сновидении стоят не испытывая никаких затруднений, в то время как Декарт с удивлением обнаруживает, что всё ещё не способен твёрдо держаться на ногах сносимый ветром. Он один из "одержимых", один из тех, кого коснулся Дух времени. Здесь сновидение делает акцент на уникальности его ситуации. Неизвестный человек, которого встречает Декарт за воротами коллежа явно представляет собой тот аспект его личности, который продолжает мыслить себя в рамках церкви, фигуру, которая придерживается традиционных ценностей того времени. На это неоднократно и вполне справедливо обращалось внимание: Декарт во многом придерживался некритично принятых убеждений, отделённых непроходимой стеной от интеллектуальной установки: "fides non quaerens intellectum" (вера не стремящаяся к пониманию), как это выразил Маритен. Очень похоже, что человек, стоящий на площади воплощает именно этот аспект личности философа. Он упоминает о некоем предмете, который господин N намеревался получить от него. Следовательно, между ними существует определённого рода связь - система бартера или других торговых отношений, в которых Декарт выступает инструментальным, передаточным звеном. Очевидно, та сторона личности, что оставалась "за спиной" Декарта во всей полноте сохранила дух коллежа. Господин N, как уже было отмечено, представляет теневую фигуру, которая, что примечательно, находится за пределами церкви и коллежа - на улице, то есть в коллективной, профанной сфере. Поскольку Декарт в зрелые годы не проявлял никакого беспокойства в её отношении, вероятно, эта фигура была рождена во времена его учёбы в коллеже. Её возникновение могло быть связано с тем фактом, что Декарт в случаях, когда оказывался притесняем другими учащимися, всегда обращался за помощью к отцу Дине или отцу Шарле. Декарту не суждено было стать целостной личностью, поскольку собственную тень он предпочитал держать как можно дальше от себя, ему не хватило духа открыто вступить в глобальный конфликт развернувшийся в тот момент. Объект, который господин N должен был получить от Декарта оказывается довольно странным - это дыня. На Востоке, в Африке и в Южной Европе дыня имеет большое символической значение. Этот плод был широко известен и в период античности преимущественно на Западе и в Средиземноморье, его выращивали в Египте и оттуда транспортировали во всех направлениях. Дыня упоминается и в Пятикнижье среди пищевых продуктов, которые евреи употребляли находясь в Египте: "Пришельцы между ними стали обнаруживать прихоти; а с ними и сыны Израилевы сидели и плакали и говорили: кто накормит нас мясом? Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук и чеснок; а ныне душа наша изнывает; ничего нет, только манна в глазах наших". Этот фрагмент об изгнании евреев из Египта можно интерпретировать как отрыв "монотеистического сознания" от "политеистического языческого бессознательного". Дыня - это любимый продукт язычников, на которых евреи-христиане проецировали теневой образ. Отсюда можно сделать вывод, что образ господина N вмещает в себя теневые черты язычества. К тому же этот отрывок из Библии несомненно был известен Декарту. В греческой культуре дыня обозначалась словом "Tteitcov" (зрелый, спелый, приготовленный, а также ласковое обращение к ребёнку). В коллеже Ла Флэш этот плод называли "spermatids", из-за обилия в нём семечек. Этимологически название плода (melon) происходит от латинского melo, melonis. В действительности можно только удивляться, почему именно дыне древние Греки дали такое название (спелый), ведь абсолютно все фрукты соответствуют этому определению. Возможно оно связано с освежающим и послабляющим эффектом свойственным дыне. В средние века семена дыни сваренные в молоке использовались в качестве средства от туберкулёза. Это важно отметить, поскольку Декарт имел склонность к простудным заболеваниям и умер от пневмонии. В китайском оракуле И-цзин ("Книге перемен") дыня соответствует Гексаграмме Цянь (небеса), поскольку имеет округлую форму. Здесь также важно отметить, что дыня быстро портится, а значит, принадлежит тёмному женскому принципу Инь. "Ивой покрыты дыни" - так в "Книге перемен" интерпретируется прерывистая линия - "И будет тебе ниспослано с Неба!" Прерывистая линия представляет собой образ Дао, выходящего из сокрытости как некая истина, являющая себя на свет сознания из бессознательного - образ зрелого плода, срывающегося с ветки дерева. Основная тема гексаграммы - встреча смелой, бесстыдной девушки, которая вступала в связь с пятью мужчинами и по этой причине никто не возьмёт её в жёны.
"Однако вещи, которых следует избегать находясь в обществе, имеют законное место в природе. Здесь происходит встреча сил небесных с земными силами - в пятый месяц все вещи разворачиваются в высшей точке их материального проявления, и тёмные силы не могут повредить свету". Согласно этому комментарию можно заключить, что дыня соответствует тёмному принципу Инь. Дыня оказывается связана с образом тёмной анимы-гетеры, пребывающей в природно-инстинктивном модусе бытия, и представляющей опасность для цивилизации и порядка культуры (в этом контексте уместно вспомнить любовную связь Декарта с Хеленой Янс). Связь дыни с образом анимы также объясняется большим содержанием жидкости в её плодах, вода в свою очередь является распространённым символом текучести психе. Средневековые алхимики не уставали придумывать всё новые и новые синонимы для неё. Достаточно вспомнить aqua nostra (наша вода), mercurius vivus (живой Меркурий), argentum vivum (живое серебро), vinum ardens (горящее вино), aqua vitae (живая вода), succus lunariae (лунный сок). Каждое определение акцентирует живую, автономную субстанциональность в противовес нематериальной абстрактности интеллекта. Выражение succus lunariae подчёркивает ноктюрнальный характер воды, выражения mercurius vivus, aqua nostra - отношение её к земному. Acetum fontis в алхимии является самым сильным растворителем и в то же время обладает свойствами предельно укреплять материал, это совершенно необходимый ингредиент для получения философского камня. Эта алхимическая амплификация не является произвольной, как может показаться на первый взгляд - "водный элемент" дыни несомненно отсылает к символизму анима, который неизбежно влечёт за собой проблему зла, что мы проиллюстрируем на примере японской сказки "Принцесса - Дыня".
"Одна пожилая бездетная пара жила высоко в горах. Когда женщина мылась в реке, она увидела огромную дыню спускающуюся к ней вниз по теченью. Женщина взяла её и принесла домой. Когда они разрезали дыню, из неё наружу вышла красивая маленькая девочка, которую прозвали "Принцесса-Дыня". Вскоре она выросла в прекрасную, умную девушку. Однажды муж с женой отправились на праздник в деревню, а девушка осталась дома одна. Тогда к ней пришёл злой демон Аманодзяку, выманил её из дома и привязал к сливовому дереву в саду. Потом он придал себе её обличье, и сел на её место в ожидании пары. Но девушке удалось докричаться до своих приёмных родителей и рассказать им, что произошло. Тогда они вошли в свой дом и убили демона". По другой версии демон сожрал принцессу и одел на себя её кожу, но был разоблачён и казнён. Кровь Аманодзяку впиталась в землю и окрасила зёрна гречихи в красно-коричневый цвет. Рассматривая эту сказку важно отметить, что дыня, из которой вышла принцесса, была найдена в воде и она неким потаённым образом привлекла за собой и демона. Сюжет "Принцессы-дыни" отсылает нас к одному из распространённых мотивов европейских сказок, который обнаруживает себя, к примеру, в сказке "О трёх лимонах" (апельсинах). Принц отправляется на поиски прекрасной принцессы. Старая колдунья приводит его к лимонному дереву у ручья. Три раза подряд принц срезает лимон, и каждый раз из него выходит красивая молодая женщина и просит воды. Только на третий раз принц успевает напоить девушку до того, как она умрёт от жажды, как происходит с первыми двумя. Тогда она предстаёт перед ним нагая во всей своей красоте. Когда принц отправляется на поиски подходящей для неё одежды, она укрывается за деревом. Во время его отсутствия злая мавританка убивает девушку и становится на её место. Но та воскресает и превращается в голубя, которого опять убивает мавританка. Из капель крови этого голубя вырастает лимонное дерево. Когда принц возвращается и снова срезает один из плодов, девушка предстаёт перед ним целой и невредимой. Мавританка получает по заслугам". Здесь, как и в первой сказке анима оказывается заключена в сочный жёлтый фрукт, её появление влечёт за собой столкновение с тёмной хтонической фигурой, которая в бессознательном мужчины констеллирует проблему противостояния злу. Взаимосвязь символизма дыни и проблемы зла мы можем проиллюстрировать обратившись к Манихейству. В ритуалах последнего этот плод играл важную роль. Стоит отметить, что основной своей жизненной задачей, в которой раскрывается суть этого учения, манихейцы считали освобождение "искр света" заточённых в плену материи и возвращении их к своему источнику - плероме. Кустарники и деревья согласно их представлениям заключают в себе большое количество света, в каждом из них жива anima passibilis (страдающая душа) распятого Спасителя. В растениях как и в телах людей сокрыто несчётное число "искр света", поскольку они были заключены в них архонтами - слугами Иалдабаофа. Избранные, высшие адепты манихейства по этой причине были вегетарианцами - они употребляли только растительную пищу, среди которой огурцы и дыни занимали особенной место. Целью их - было сохранить искры света в целомудренном теле избавив последние тем самым от дальнейшей цепи перерождений и с приходом смерти вернуть плероме.
Приятный вкус и запах дыни, а также её цвет несомненно дали повод Блаженному Августину назвать её "золотым сокровищем Бога. В некотором смысле дыня схожа с яблоком растущем на древе познания добра и зла, являвшегося до грехопадения прерогативой Творца. Яблоко несёт в себе зародыш сознания конституирующего противоположности, предстающего как залог возможности различения добра и зла. Декарту, конечно, были известны особенности манихейства связанные с дыней, поскольку он читал проповеди Августина направленные против манихейцев. Следовательно, он мог предположить, что появление образа дыни в сновидении может иметь отношение к попытке более глубокого осмысления проблемы добра и зла, чем предлагала свойственная тому времени концепция privatio boni (недостатка добра). Такая попытка могла бы привести к заключению о божественном начале зла - представление характерное для манихейства. В то время Декарт упоминал, будто ему казалось, что он одержим злым гением, но ему никогда не приходило в голову попытаться разрешить этот вопрос на более глубоком, философском уровне. Не случайно касаясь образа дыни, о котором он размышлял несколько часов после пробуждения, Декарт писал в своём дневнике: "только два часа, а сколько мыслей о добре и зле этого мира". Образ дыни отсылает нас к идее достижения сознания проистекающему из опыта, который подразумевает принятие анимы, а вместе с ней и конфликта добра и зла. Образ дыни в бессознательном Декарта - это элемент феминного, служащий посредником между его "католическим" сознанием и "языческим бессознательным".
Манихейская идея "освобождения искр света" может быть с лёгкостью обнаружена и в других ответвлениях гностической мысли. Сифиане, к примеру, придерживались следующего учения: вселенная представлена тремя принципами - светом вверху, тьмой внизу и чистой прозрачной пневмой разделяющей их. Вначале свет воссиял во тьме, которая была "тёмной водой" и рассыпался на мириады искр. С тех пор они пребывают в пневме. Сила каждого из трёх принципов не имеет границ. Они сталкиваются друг с другом и образуют различные сочетания. Путём их столкновения был порождён космос. Каждый его объект является своего рода монадой, включающей в себя в различных соотношениях три этих принципа и являющейся отражением целого космоса в миниатюре. Снопы света перемещаются с дуновением пневмы.
Представители другой гностической секты Офиты описывали творение мира следующим образом: "Отец и первый человек - это свет всесильный и пребывающий вечно. От него произошла Энойя (мысль) - сын или второй человек. Он был окружён пневмой. Внизу пребывали тьма, хаос, воды и бездна. Над ними парил святой дух - первая женщина. От отца она родила третьего человека - Христа. Женщина, однако, оказалась неспособна долгое время выдерживать величие света - она повернулась влево и пала обречённая жить на земле. С тех пор она стремится вернуться - это произойдёт лишь тогда, когда снопы света соберутся вместе образуя Эон и поднимут её". Таким образом идея света заключённого в темнице материи появляется и здесь.
"Барбело"-гностики имели следующее учение: "Изначальный Отец породил Барбело. Её сын Иалдабаоф (Саваоф, отец семи небес) возгордился и возомнил себя единственным Богом. Барбело оплакивает преступление сына. Она появляется перед архонтами, сотворёнными им, в соблазнительной формы и лишает их семени, дабы вернуть изначальный свет заключённый в творениях его источнику". По этой причине мужчина должен перенаправить энергию творения сосредоточенную в его семени от продолжения рода к высшим целям. Именно в этом контексте мы можем понять следующий пассаж "Евангелия от Евы": "Я был на высокой горе, и узрел великого человека и рядом маленького, и услыхал громовой голос, и приблизился, чтобы расслышать глаголемое. И он изрёк: "Я - ты, и ты - Я, и где ты, там и Я, и Я во всём, и где бы ты ни пожелал, собираешь ты Меня и, собирая Меня, собираешь и себя..." Обретение силы символически выражается как "объединение семени". Таким образом для гностиков это соединение семени с творящей субстанцией вселенной имело искупительный смысл - оно вело к избавлению от земной предопределённости и возвращению к божественному источнику. Учение манихейцев тесно связано с гнозисом Василида. Согласно ему пребывающий в непроявленном Бог создал семя Космоса: "одно семя заключает в себе весь Космос занимая так мало пространства..." Это семя - "триединое сыновство", наиболее сублимированная часть которого претерпев разделение тотчас стремится к Отцу, другая повторяет путь первой отдавшись дуновению Пневмы. И только третья часть остаётся внизу заключённая во всей тяжести полноты Космоса, "делает благо и позволяет благому быть". Третье сыновство может быть искуплено путём гнозиса, отделения себя от природы. Здесь люди также должны объединиться для того, чтобы вернуться к Богу освободившись из плена материи. Таким образом основной мотив манихейского учения - освобождение света, в значительной степени проясняется параллелями в избытке обнаруживающими себя практически во всех гностических учениях. В образах огурца и дыни, скрывающих бесчисленное множество семян, для манихейцев воплотилась идея тотальности, целостности. Огурец как и дыня в поперечном сечении представляет собой мандалу - символ Самости. Неслучайно греческое наименование дыни подчёркивает её округлую ("яблокоподобную") форму. Образ дыни потому может быть соотнесён со "световым телом" алхимиков, с алхимическими фигурами "яичного желтка", "красной точки в центре солнца". Герхард Дорн в их отношении выразился так: "непогрешимый центр середины". Комментируя этот пассаж Юнг писал: "Средоточие центра — огонь. На нем зиждется наиболее простая и совершенная форма: круг. Точка ближе всего к природе света, а свет есть «simulacrum Dei». Как твердь была создана посреди вод («mediam inter supra et infra coelestes aquas naturam habebit»), так и в человеке есть некое lucidum corpus [светлое, или прозрачное, тело], а именно humidum radicale, проистекающее из области наднебесных вод. Это corpus — «сидерический бальзам», поддерживающий жизненное тепло. «Spiritus ille aquarum supra coelestium» размещается в мозгу, откуда контролирует работу органов чувств. Бальзам обретается в сердце микрокосма, как Солнце в макрокосме. «Corpus lucens» — это астральное тело, «твердь», или «звезда», в человеке". Я думаю, эти строки работы Юнга "Парацельс как духовное явление" с таким же успехом могут быть отнесены и к символизму дыни. Сеть прожилок на кожуре дыни создаёт рисунок подобный меридианам опоясывающим глобус, что делает её своего рода образом космоса в миниатюре. Речь здесь идёт о небосводе души, тотальности психики, образ которой бессознательное представляет в форме бинарной оппозиции макрокосма, целиком завладевшего вниманием Декарта. В рассматриваемом нами случае "rotundum" представляет собой плод, что акцентирует аспект естественного развития или созревания Самости. Здесь мы имеем символ света и порядка, который зреет во тьме творения. Как Юнг показывает в работе "Философское древо" мотив дерева, как и более общий "растительный" мотив, прекрасно проясняют труды алхимиков. В "Visio Arislei", к примеру, упоминается дерево, плоды которого вечно утоляют голод человечества подобно pattis vitae ("хлеб жизни"). Здесь также уместно упомянуть Древо Солнца и Древо луны из легенды об Александре Великом, которые Бенедикт Хефнер сравнил с яблонями в садах Гесперид, акцентируя внимание на их омолаживающих свойствах. Древо символизирует алхимический опус в целом и в то же время олицетворяет цикл метаморфоз, которые проходит человек начиная от первобытного состояния и заканчивая обретением индивидуальности. На это счёт Юнг высказывал мнение, согласно которому "символизм дерева связан не только с моральным и психологическим аспектом человеческого бытия, но и со всем жизненным процессом в целом. В этом смысле дерево подобно Меркурию, spiritus vegetativus. Поскольку опус представленный деревом - это мистерия жизни, смерти и перерождения - эта интерпретация также имеет отношение к arbor philosophica, которое заключает в себе атрибут мудрости имеющей такое важное значение в психологии. Дерево с древних времён является символом гнозиса. Ириней писал, что согласно Барбелитам дерево рождается человеком, и это дерево они именуют Гнозис".
В другом пассаже Юнг описывает Гнозис как "знание идущее из внутренних глубин, знание, которое имеет характер опыта". Декарту явно не хватало такого знания, поскольку свои жизненные позиции он выстраивал опираясь исключительно на рацио. Потому собственно бессознательное предстаёт перед ним как цель. Дыни обычно растут в тени стелющихся листьев низко склоняясь к земле (Вспомним Декарта склонившегося к земле). Мотив роста "из земли и на земле" свидетельствует о желании теневой фигуры Декарта - быть пойманной в силки земной реальностью.
В сновидении Декарту приходит мысль о том, что дыня, должно быть, привезена из "экзотических" стран. Она представляет собой нечто незнакомое, неизвестное, инородное. Как писал Юнг, первое знакомство с Самостью всегда оставляет впечатление "тотально иного" - поскольку эго на этом этапе всегда пребывает во власти ложных о себе представлений. Это в значительной степени характерно для сознания подобного тому, которое имел Декарт: ориентированного исключительно вовне - потому как Самость по своей сути представляет собой своего рода бинарную оппозицию по отношению к миру. Описываемая нами "инаковость" Самости является залогом возможности возникновения сознания. Не личность порождает сознание - в основе последнего всегда лежит разделение, раскол и следующие за ними мучительные противоречия. Даже сегодня человек не в силах понять, как важно в психологическом плане признавать существование трансцендентного по отношению к эго субъекта, который по сути своей представляет противоположный полюс вселенной являющейся нам в опыте повседневности, внеположенной миру самости "точки рефлексии" - мы осознаём её лишь логически. Так и в случае Декарта, который попросту не мог оценить психологическую важность этой проблемы, признать психическую реальность Самости - потому последняя явилась ему во сне как нечто странное.
Декарт всегда любил бродить вокруг доков с любопытством выискивая среди импортируемых товаров интересные предметы, которые он впоследствии исследовал в своей лаборатории. Фактически таким образом он осуществлял поиск lumen naturale, в существование которого он твёрдо верил, равно как и в существование света откровения. Свет природы согласно Декарту является причиной ясных мыслей и суждений, непреложности законов природы и всей вселенной созданной Богом. Кроме того, интересен тот факт, что Декарт неоднократно обращается к образности семян, когда рассуждает о мыслительных процессах. Возьмём к примеру следующий пассаж из "Правил для руководства ума": "...человеческий ум заключает в себе нечто божественное, в чем были посеяны первые семена полезных мыслей, так что часто, как бы они ни были попираемы и стесняемы противными им занятиями, они все-таки производят плод, вызревающий сам собой. Это мы замечаем в самых легких из наук - арифметике и геометрии; в самом деле, для нас достаточно ясно, что древние геометры применяли некий анализ, который они распространяли на решение всевозможных проблем, хотя и ревниво утаили его от потомков. И теперь процветает некий род арифметики, называемый алгеброй, который осуществляет в отношении чисел то, что древние делали в отношении фигур. Однако эти две науки являются не чем иным, как появившимися сами собой плодами, вызревшими из врожденных начал данного метода, и я не удивляюсь, что применительно к простейшим предметам этих наук они до сих пор развивались более успешно, чем в остальных науках, где их обычно стесняют большие препятствия, но все-таки и там, если их пестовать с величайшей заботливостью, они, без сомнения, смогут достичь полной зрелости".
Декарт сам интерпретировал образ дыни как "des charmes de la solitude" (прелести одиночества) - что несомненно отсылает к этимологии одного из названий дыни "тайна созревания". Последнее является компенсацией к начальной картине сновидения, когда Декарт оказывается захвачен штормовым ветром и унесён прочь от своих начал. В более поздний период жизни Декарт действительно устремился в этом направлении, но единственная вещь помешала ему достичь цели - неспособность найти твёрдую опору на земле. В сновидении господин N, оставшийся незамеченным Декартом, должен отдать ему дыню - это та часть личности, объединение с которой несёт единство. Может возникнуть вопрос: почему же теневой персонаж не может существовать в пределах католической христианской образности? Проблема в том, что христианские символы уже неспособны отражать внутренние истины. Поэтому хотя отдельные неосознаваемые части личности всё ещё и находят выражение в пределах христианской образности, им нужен "свет" в виде "естественной пищи", который церковь дать неспособна - пусть это и выглядит так со стороны несведующих. Здесь мы можем наблюдать образ Самости подобный "пневме", то есть sine umbra peccati (без тени первородного греха). Образ Христа, к примеру, имеет отношение только к светлому, искупительному аспекту Самости. Потому тень Декарта имеет возможность преодолеть некоторую духовную планку оторвавшись от земли, но в то же время неспособна дать твёрдую опору ему самому. Декарт оказывается не в силах найти точку соприкосновения с физической реальностью, чего фактически требует от него Господин N. Фабула сновидения подразумевает, что Декарт выступая посредником в передаче дыни должен осознать потребности своей тени, принести ей пищу. Выходит, что Декарт в некотором смысле продолжает служить церкви, ослеплённой желанием остановить процесс реформации, поскольку он отбрасывает возможность пережить непосредственный опыт Самости рассматривая её как нечто экзотическое и неподходящее для себя. На первый взгляд может показаться, что дыня принадлежит церкви, поскольку последняя несла на себе проекцию образа женственности. В действительности дыня является своего рода отражением живой традиции, берущей начало от язычества, которая существует в рамках католической церкви - в её дворе, как это изображается в сновидении. Основной вопрос манихейства несомненно имеет прежнюю актуальность в пределах этой традиции. Господин N, как и человек, которого Декарт встретил на площади - фигуры бессознательного, которые должны объединиться переместившись в сферу сознания. Причиной и средством их объединения должна выступить дыня, воплощающая трасцендентный фактор. Последнее, а именно отношение символизма дыни не только к проявлением самости, но и анимы, конечно же имело отношение к клятве данной Декартом самому себе совершить паломничество к статуе девы Марии. Здесь проглядывает попытка снять напряжённость христианского образа жизни, что в дальнейшем выразилось в догмате о "Вознесении Девы Марии".
Далее: когда Декарт выслушивает поручение мужчины в отношении дыни, он обращает внимание на то, что неспособен твёрдо держаться на ногах, в отличие от людей стоящих поблизости, несмотря на то, что ветер почти утих. Как уже ранее было замечено, он один из избранных ведомых Духом времени, потому ему и поручено передать "круглый предмет", он должен обратиться внутрь устремив внимание к процессу формирования подлинной идентичности, даже если в этом он совершенно одинок.
В момент пробуждения Декарт испытывает угнетённость, его тяготят мысли о своих грехах, он чувствует опасность исходящую со стороны злого духа. Хотя, как было сказано, в "в глазах людей" Декарт вёл вполне праведный образ жизни, он понимает, что согрешил достаточно для того, чтобы обрушить на себя гнев Небес. Примечательно, что Декарт, как и большинство людей пытающихся истолковать свои сны, буквально связывает его содержание с конкретными моментами своей жизни и будучи добросовестным католиком критично рассматривает свою жизнь в ретроспективе. Поступая таким образом он упускает из виду более глубокое значение сновидения - поднятую им проблему реальности зла. Несмотря на то, что глубинный смысл сна от него ускользает, последний в значительной степени смягчает воодушевление Декарта обусловленное несомненно эго-инфляцией, сон всё же на некоторое время останавливает стремительный поток мыслей обращённых ко внешней реальности заставляя его обратиться в сторону собственной личности.
Интерпретация второго сновидения.
Второе сновидение не является таковым в строгом смысле этого слова: Декарт слышит звук подобный раскату грома, просыпается и видит перед собой искры света мерцающие с его комнате. В языческих религиях звучание грома всегда имело нуминозный характер. В Германской мифологии последнее свидетельствовало о приближении запряжённой двумя козлами колесницы Тора, гром и молния в греческой и римской мифологиях являлись неотъемлемыми атрибутами высшего из богов - Зевса или Юпитера, который использовал их для устрашения врагов - титанов или людей одержимых hubris (гордыней). В период поздней античности существовала даже наука "Бронтология" (гадание по атмосферным явлениям), в сфере ведения которой находилась интерпретация грома. Гром среди ясного неба, к примеру, мог свидетельствовать об одобрении или согласии Юпитера. В общем смысле молния олицетворяет собой вспышку аффекта. Её появление свидетельствует о констелляции архетипических содержаний, как мы наблюдаем в случае Декарта. Хотя он и не понял смысла первого сновидения, оно "попало в цель" и задело его за живое.
Декарт считал "coup de foudre" (любовь с первого взгляда) нисхождением "esprit de la verite" (духа истины). Молния, как указывал Юнг, часто свидетельствует о смене установки ("mentis sive animi lapsus in alterum mundum" - переход души или ума в другой мир, как определяет её Руланд в своём словаре понятий алхимиков). Якоб Бёме описывает фигуру Мессии и "дух-источник" Меркурий как молнию. "О внутреннем рождении души" Бёме пишет, что "животному же телу достается лишь беглый взгляд на неё как если бы сверкнула молния". Или "пойманная четырьмя духами молния" остаётся в центре, в сердце. Или: "когда ударяют по острой части камня, горькое жало природы заостряется и в высшей степени взъяряется, ибо природа в остроте расторгается, и свобода является как молния. Из этого примера видно, что это истинно так; ибо как только является свобода". Молния - это "рождение света". В своём труде "De Vita longa" Парацельс указывает на необходимость многократного повторения "дистилляции центра", что, согласно интерпретации Юнга подразумевает процесс осознавания и реализации Самости. Только тогда, в конечную стадию процесса происходит "ментальная вспышка", и Солнце и Сатурн отделяются друг от друга рождая то олицетворяет собой "долгую жизнь". Анализируя свой сон Декарт не обратил внимания на предшествующий вспышке молнии, вызвавшей у него значительное эмоциональное потрясение, раскат грома. Первая в сновидении рассыпается на мириады искр. В алхимии мы можем обнаружить очень похожую по своему выражению идею scititillae или oculi piscium (рыбьих глаз), которую Юнг раскрыл в шестой главе работы "О природе психе". На примитивном уровне развития сознание не представляет собой некоей целостности, оно имеет дискретный характер - другими словами сознание ещё не конституировано эго-комплексом, но витает здесь и там, в любой момент способное устраниться под действием лёгкого внешнего или внутреннего раздражителя. В процессе развития эго-комплекса многие современные люди часто наблюдают появление таких искр в своих сновидения. В работах алхимиков также фигурирует образ первоматерии скрывающей в себе множество "маленьких белых искр". "Эти искры Кунрат трактует как «radii atque scintillae» (Лучи и искры) мировой души, «anima catholica», тождественной духу Божьему. Из этой интерпретации ясно, что кое-кто из алхимиков уже предугадал психическую природу таких свечений". Человеческий разум представляет собой одну из этих искр. Идея lumen naturale Парацельса содержит в своей основе подобную концепцию внутренней звезды или небосвода, которые освещают душу человека изнутри. Свет природы зажигает "Святой дух", это "невидимый свет", мудрость которого среди прочего является нам посредством сновидений. Герхард Дорн, ученик Парацельса также придерживался учения о scintillae. Их человек, согласно Дорну, может обнаружить посредством духовного видения. Согласно Парацельсу свет природы присутствует также и в животных - этой идеей он обязан Агриппе Неттесгеймскому, который в своих трудах неоднократно упоминал о "luminositas sensus naturae" (свет сознания имманентный животной природе). Здесь важно вспомнить о том, что Декарт был знаком с трудами Агриппы. Искры света Юнг понимал как отражение архетипов коллективного бессознательного, за своей луминозностью скрывающих дремлющие в них элементы сознания.
http://www.castalia.ru/perewody/posledovateli-yunga-perevody/2404-mariya-luiza-fon-frants-snyi-glava-7-snovideniya-dekarta.html