byddha_krishna1958

Pina Bausch, Igor Stravinsky’s, Rite of Spring “Opening”
Томас Мур
Душа Секса
Земные наслаждения.
Эпикурейская жизнь.
В пятнадцатом веке Марсель Фичино встретился со своими товарищами - художниками, архитекторами и философами, в очаровательной вилле в Карегги, недалеко от Флоренции, в верхней комнате, где стены были украшены вдохновляющими словами. «Laetus in praesens» («Счастье сейчас») было одним из тамошних благодатных высказываний. Эти заслуженные слова выражали некую часть гуманистической философии, разделяемой теми, кто присутствовал там. Имеется в виду Возрожденная версия Эпикурейства, убежденная в том, что наслаждение не только обосновано, но и представляет собой необходимую и вдохновляющую цель повседневной жизни.
Сегодня само слово «наслаждение» может иметь гедонистические и потому негативные ассоциации, и для многих — это вряд ли достойный мотив в повседневной жизни. Мы используем слово «эпикуреец» для отсылки к чревоугоднику, гурману и щеголю, личности, которая делает хорошую еду и отрадно проживает свои простейшие ценности. Обычно мы заключаем, что такой человек стремится к крайностям и живет поверхностной жизнью.
Философия Эпикура, Греческого философа, учившего своих студентов (мужчин и женщин) в своей школе в саду в Афинах, не имеет почти никакого отношения к современному понятию Эпикуреизма. Эпикур описывал наслаждение как ataraxia, иногда переводимое как «спокойствие» или «мир ума». Вы достигаете этого состояния, живя просто и избегая боли, когда это возможно. Согласно Эпикурейской эпиграмме: «Вам лучше лежать на подстилке соломы и быть свободными от страха, чем иметь золотое ложе и обильный стол, все же будучи беспокойным в уме». Эпикур рекомендовал простую диету из хлеба и овощей и выступал за культивацию дружбы как существования среди наиболее важных активностей жизни.
Имея в виду именно это древнее понятие Эпикуреизма, я намереваюсь обозреть роль земных наслаждений для души и попытаться отдать место уважению сексуального удовольствия в философии жизни. В наших усилиях придать жизни духовный резонанс, отвечая нуждам близким нам людей и обогатить самого себя. Мы можем обрести удовольствие (если оно заземленное и истинное) в качестве меры душевного присутствия. Эпикурейские наслаждения включают глубокие удовлетворения, подобные дружбе, семье и сообществу, а также чувственные наслаждения, которые, на первый взгляд, не могут быть столь значительными.
С Эпикуром мы можем сделать различие между наслаждениями, дающими ощущение того, что мы управляемы и теми, которые дают чувство глубинного удовлетворения. Первые не являются подлинными наслаждениями, но могут, вместо этого, быть вознаграждениями, недостаточными для движения души. Они могут быть симптоматическими удовольствиями – нереальными вещами, только лишь признаком того недостающего реального жизненного наслаждения. Сексуальное удовольствие может или приводить к движению души, или предлагать своеобразную разновидность мимолетных вознаграждений, к которым Эпикур относился пренебрежительно, ибо они могут быть глубинными и устойчивыми и иметь глубинное воздействие на всю жизнь.

Фичино был вегетарианцем, но также любил и хранил славные вина. Эдгар Винд, проницательный ученый Возрождения, говорил Фичино, что «он пытался влить в Христианскую мораль разновидность нео-языческой радости» и верил, что «наслаждение (voluptas) должно быть классифицировано как благородная страсть» [1]. Следуя старому обычаю древних, Фичино хранил картины двух философов в своем кабинете – смеющегося Демокрита и плачущего Гераклита. Он много написал о депрессии и признавался в том, что является меланхоличным человеком, но также отстаивал радостное бытие и посвятил большую статью теме наслаждения.
Если мы удержим в одном кадре эти два образа, отражающем столь различные, но совместимые эмоциональные состояния, нам не стоит выпускать из виду то, как мы оказываемся поглощены в другом. И тоска, и удовольствие играют важные роли в эмоциональной комплексности нашего сердца. Когда мы разделяем их, то, в конечном итоге, остаемся с суровым пуританизмом с одной стороны и безрассудным гедонизмом с другой. Истинный Эпикуреец делает эти две позиции близкими друг другу - таким образом, что наслаждение имеет степень сдержанности и глубины, тогда как целомудрие не направляется на уничтожение радости жизни.
Это и есть разница между сексуальным гедонизмом и сексуальным наслаждением. Большинство из нас знакомы с принуждением к сексу и, возможно, также с фантазией о том, что безграничная сексуальная жизнь будет блаженством. Но мы, вероятно, также пробовали наслаждаться занятием любовью с человеком, которого хорошо знали, к которому чувствовали глубокую привязанность и которому мы желаем равной радости и счастья. С таким партнером сексуальное наслаждение неотделимо от радостей и вызовов современной жизни. Оно может быть ослаблено совместными жизненными усилиями или же ограничено только одним любовником.
Эпикурейский секс состоит из огромного чувственного восторга прикосновений, ароматов, взглядов и звучаний тел, ублажающих друг друга, сопровождаемых чувством любви, эмоциональным покоем и глубоким дружелюбием. Изредка слышно о взаимосвязи секса и дружбы, но для Эпикурейства дружба - это центральная потребность души, и она дает сексу достаточное основание. Если секс нарциссически эгоцентричен, или если он представляет собой тревожное бегство от одиночества, его удовольствие будет слабым. Это не будет отражением главной Эпикурейской доктрины ataraxia - «без беспокойства».
Секс и дружба
То, что брак и дружба должны «шагать рядом», может показаться аксиомой, как и то, что любовники всегда дружили. Но, конечно, это не всегда так. Когда возникают сексуальные проблемы, мы можем подумать об Эпикуреизме и исследовать роль дружбы в наших отношениях. Дружба – это особый вид связи, служащий потребности души в длительной и глубокой близости. Другие виды любви важны, но они служат другим целям. Романтическая любовь ведет нас к другому, более изменчивому воображению, эмоциям и общности, хотя сущность души – это не столько близость, сколько - дружба.
Дружба, как правило, претерпевает изменения, которые неминуемо появляются в жизни и не уничтожается при эмоциональных потрясениях. Друзья часто собираются вместе, чтобы поговорить о волнующих и больших событиях жизни с дистанции давних взаимных наблюдателей, и прочная природа их взаимосвязи даёт душе постоянную поддержку.
У любовников, являющихся друзьями, есть что сказать друг другу перед, после и во время секса. Они будут знать свои глубинные связи во время занятия любовью, и их любовь будет тесно вплетена в другие измерения близости. Их дружба задаст сексу любовных контекст, более устойчивый, чем романтическая любовь или физические влечение. Дружба также может вдохновить на разновидность поцелуев и ласки, которые растянут занятие любовью, задавая цель и причину прелюдии, и сохраняя накал в медленном угасании оргазма. Дружба также помогает направить сексуальные удовольствия в определенное русло ординарной жизни: друзья хотят быть вместе и после занятия любовью, у них есть близкая и любящая жизнь за пределами спальни.
Смешать секс и дружбу просто, но необязательно просто сделать это на практике. Ключом является культивация руководствующей жизненной философии, в которой дружба и секс важны и имеют взаимосвязь друг с другом. Мы можем отклонить важность таких ординарных удовольствий просто потому, что мы воспитывались в сомнении по поводу ценности наслаждения и в исключении его из компании целомудрия и ответственности.
Как энергичные люди, мы признаем ценность возбуждающих и волнующих элементов повседневной жизни и часто упускаем потребность души в глубинных, более ординарных усладах. Это уважение к стойкому сердечному комфорту представляет собой сущность Эпикурейского образа жизни, и это даёт сексу укоренение, контекст и спокойствие, которые трудно отыскать в управляемом обществе.
Удовольствие и влечение
Эпикурейские удовольствия – это частный вид радости и комфорта. В нашей культуре трудно вообразить удовольствие без экстремально сильного желания, беспокойных поисков и тревожной нужды, но эти качества делают наши удовольствия невротическими. Для нас удовольствие часто сопровождается чувством вины, и получается почти шуточным признание в том, что всё, что вы делаете, вы делаете для удовольствия. Мы еще не догнали Флоренцию пятнадцатого века, где в замечательных руках недоразвитого и горбатого священника и мага, удовольствие было «классифицировано как достойная страсть».
Порой, когда я читаю лекции на Эпикурейскую тему и акцентирую важность чувственно богатой жизни (и особенно, когда я рекомендую это людям в браке, испытывающим проблемы в совместном существовании), кто-то жалуется, что я не говорю о любви, тогда как любовь – наиболее важный фактор в сексе. Когда я слышу это возражение, сперва я резко прерываюсь. «Конечно, любовь – это центр. Почему я не говорю о любви?», спрашиваю я себя. Но затем я обращаю внимание на сентиментальный тон в разговоре о любви и влечении. И это указание на то, что наши представления подозрительно поверхностны и, возможно, оборонительны. Часто популярная психология склоняется к сентиментальности в человеческих отношениях, тогда как профессиональный и академический психолог склонен к сухости. Душа, как обычно – это нечто срединное.
Когда мы пытаемся придать сексу больше сути, фактически объясняя свои удовольствия нечто более значительным, нежели чувственность, то часто апеллируем к влечению. Мы предполагаем, что секс имеет силу только тогда, когда он выражает любовное чувство по отношению к партнеру. В то время как моралист оправдывают секс как средство деторождения, психологически мыслящие люди утверждают секс как выражение влечения. В некоторых кругах секс присущ только тогда, когда понимается как выражение любящего внимания, а обсуждение чувственного аспекта без любви раскалывает этическое ядро секса. Такие люди имеют склонность рассматривать намек на чувственность как нечто существенно вредоносное для любви.
Во многих случаях настояние на нежной любви мотивировано тревогой, беспокойством не столько по поводу секса, сколько по поводу удовольствия. Из-за того, что защита влечения исходит из тревожности, она склонно к сентиментальности, и поэтому данный вид притяжения не может обладать значительной субстанцией. Супружеская пара может не чувствовать нежности во время занятия любовью, но так как они творят любовь, то имеется возможность достигнуть верности друг другу в браке, доме и в отношении своих детей. После нескольких лет или месяцев брака качество любовных эмоций может измениться, но супруги могут быть вместе подобно друзьям, которые жаждут реального бракосочетания и многозначительной сексуальной жизни.
В некоторых случаях любовники могут обнаружить в сексе эффективный путь к прославлению своей страсти, желание дать нечто друг другу и радость исследования своей сексуальности с партнером, с которым они чувствуют безопасность, комфорт и искренность. Они могут глубоко хотеть выразить своё сексуальное влечение, но другие мотивы также достойны. Взаимное исследование чувственности может дать отношениям больше, чем любая беспокойная попытка сохранить влечение постоянным, а фокус на физическом ублажении не уведет их от любви. На самом деле, потребность размещать наружный слой любви на чувственности секса может указывать на сопротивление уязвимости и открытости партнеру. То, что кажется добродетелью (настаивание на влечении) может быть лишь защитой от вызова секса быть абсолютно и всецело присутствующим.
Влечение – это важная часть секса, но также и похотливая. Похоть может ссылаться на две различные эмоции – безответственный и экстремальный интерес к сексу или просто желание чувственного сексуального восторга. Если похоть - произвольное желание, то это может быть знамением того, что секс не вплетен в ткань жизни. С другой стороны, чувственное желание может быть желанным гостем в сообществе эмоций и достоинств, которые составляют богатую жизнь, а в перевернутом вверх дном мире Афродиты похоть может быть добродетелью. В Эпикурейской жизни, особенно, похоть может иметь место и все же, в то же самое время, находиться под влиянием фундаментальных ценностей дружбы и глубокого спокойствия.

В сексе мы также призваны быть щедрыми, будучи необычайным образом отдающими своё тело и эмоции. Эта добродетель щедрости - простая вещь, и все же мы можем легко проигнорировать этот важный момент, когда путаемся в сложностях межличностной коммуникации и тонкой динамики отношений. В вопросах щедрости сердца и сексуального тела – это одна из центральных добродетелей, так как секс обычно требует чувственного изобилия – полного присутствия, бьющей через край любви, незаурядного внимания и полноты удовольствия. Двое людей дарят себя друг другу, и каждый надеется, что у другого есть что-то для отдачи, и что он обладает свободой щедрого дарения.
Наряду с современной тенденцией к углублению отношений приходит более традиционная попытка удержать людей вместе с принципами, правилами и обязательствами. Даже если мы доверяем чувственности и удовольствию, то обнаружим, что можем держать людей вместе, и, возможно, в долгосрочной перспективе этим делаем это трудное дело более эффективно. Зачем люди шагают за пределы брака в поисках секса, кроме как за поиском удовольствий, которые, как они верят, не могут быть получены внутри брака? Многие супруги остаются в браке из-за обязательств и не испытывают радости. Они могут провести жизнь вместе посредством сущих усилий и самоотрицания на протяжении лет, а затем они либо необъяснимым образом уходят в безрассудное поведение или впадают в эмоциональную и физическую разобщенность.
В своей терапевтической практике я работал с многими мужчинам и женщинами, которые прожили свою жизнь из-за обязательства и оставались в болезненном браке по соображениям пристойности или ответственности. Такие браки поддерживались дисциплиной, а не любовью и удовольствием. Многие считают, что их старые и мучительные желания наслаждения с действительным партнером эгоистичны и должны быть преодолены. Они верят, что их жизни будут более добродетельными, и, следовательно, более значительными, если они отрекаются от желанного удовольствия, и остаются соединенными с партнером, с которым не чувствуют радости. И это отсутствие радости простирается от смутного ощущения неурегулированности до мук физического злоупотребления.

Ни один из них не установил связь между чувством сухой дисциплины, удерживающей их в браке и захватывающим сексуальным желанием, соблазняющим в отношении их обязательств. Им никогда не приходило на ум, что секс – это значимый и выразительный аспект брака. В одном случае, который я помню, женщина, «забыла» проинформировать меня, как месяцами боролась со своими страхами и надеждами по поводу того, что не имела секса со своим супругом в течение нескольких лет. За несколько недель перед этим признанием она спросила меня, есть ли у меня ключ к разгадке того, почему её брак чувствуется сухим и мертвым.
Вообразите местонахождение секса на вершине наших приоритетов в браке или других близких взаимоотношений – прежде любви, влечения, чести, коммуникации, родительства и взаимной поддержки. Если придание сексу такого выдающегося положения звучит безответственно или поверхностно, то, возможно, мы действительно утратили видение души секса. Через краткую исповедь секса мы придаём ему силу и автономию, которые, в конечном итоге, часто возвращаются к нам и испытывают нас крайне плохим обращением наших партнеров. Когда мы позволяем сексу его активность, привлекательность и удовольствие, то обнаруживаем, что он может быть наиболее эффективным «клеем», удерживающим все части и детали вместе. Это, конечно, динамическая роль Эроса – удержание сообща частей нашей Вселенной, мира личности и космоса.
Одно из преимуществ этой новой классификации секса и удовольствия – это сдвиг фокуса наших жизней с исключительно ментального места, где мы чувствуем, что должны понять всё, что мы делаем и всё, что происходит, и где мы верим, что должны обладать полным контролем над всем. Секс даёт нам облегчение от интеллектуализированной жизни и помещает нас в другое положение, где интуиция, эмоции и физическое ощущение приобретают особую важность. Это не глупое положение, где мы находимся в абсолютной милости по отношению к инстинктам (типичный моральный и интеллектуальный критицизм секса), но скорее другие конфигурации интеллекта, каждая из которых равна интеллекту по эффективности.
Здесь мы движимы не обязательством, но удовольствием. Правильное место, определенное время, обстановка, одежда, свет и прикосновение даруют величайшую усладу. Наслаждение представляет собой меру и отдельный критерий – удовольствие, которое мы даем и удовольствие, которое получаем. Мы не просим ум рассказать, что является правильным и умным, и мы не консультируемся с голосом суперэго для создания уверенности в том, что мы одобрены и оправданы в том, что делаем. Мы не выясняем как всё это работает, когда делаем это. Мы не оцениваем наши действия и реакции на соответствие кодексу, который был дан нам и каждому на все времена и во всех местах. Мы индивиды особого времени и места в поисках глубинного наслаждения. На данный момент, мы в Эпикурейском саду, где учимся жить от души.
Мы могли бы разместить дощечку над кроватью, с цитатой древнего Эпикурейского предложения: «Незнакомец, здесь ты хорошо проведешь некоторое время. Здесь наше высшее благо – это удовольствие». Для Эпикурейца, удовольствие – это хорошее, высшее благо. Древний теолог Орфей предположительно говорил, что у Амура завязанные глаза, потому что любовь не имеет глаз – речь не о невежественном ослеплении, но о том, что выше интеллекта.
Сегодня мы – незнакомцы в школьном саду, где куртизанка была талантливым учеником, а дискуссии сосредотачивались на дружбе и праздничной жизни. Мы ищем удовольствия каждый день и преследуем его с силой и слепой энергией, но это поиск для тех, кто исповедует неверие в это и убежден, что это будет врагом нравственной жизни. По большей части наши поиски наслаждения представляют собой принуждение, которое противоречит нашим установленным ценностям и духовным амбициям, и как таковое оно чуждо нам, будучи отделенным от остальных наших намерений и сущностной ткани наших жизней.

Art by Brian Kirhagis

Удовольствие и осквернение
Известное изречение Юнга, написанное над его дверью, имеет сексуальный подтекст: «Vocatus atque non vocatus Deus aderit, Званый или нет, Бог будет присутствовать». Мы можем сделать все приготовления для сексуального наслаждения, но оно появится в своё собственное благоприятное время. Невозможно насильно затолкнуть удовольствие в свою жизнь, хотя, кажется, часто мы безжалостно пытаемся обладать хорошим временем. Удовольствие не принуждается, но мы можем затребовать, чтобы оно сделало своё присутствие ощущаемым, и иногда оно появится неожиданно. Истинный Эпикуреец – это личность, внимательная к благоприятным возможностям для глубинного и прочного наслаждения, плетущими удовольствия в жизни, где усилие и отрада переплетаются в красивый бант. И в этом банте одно может быть глубоко вовлечено в другое.
Тайна удовольствия состоит в том, что оно бесконечно более религиозно, священно и добродетельно, чем любая его противоположность. Противостояние наслаждению может казаться добродетельным, но удовлетворение, обретаемое в результате, может исходить из инфляции эго, его чувства гордости, что оно боролось с ангелом желания и победило. Когда мы конструируем жизнь согласно глубинному желанию и честному удовольствию, то глубоко проникаем в нашу человечность и обнаруживаем коллегиальность с нашими людьми-товарищами. Мы не выше обычных удовольствий жизни в своем надменном интеллекте и целомудренном контроле, но скорее глубоко в гуще человеческого существования, где можно найти душу и наслаждение.
Когда я рассматриваю людей, которых знаю и которые сильно проявляют в своей жизни то, что я считаю душой, я думаю о мужчинах и женщинах, наслаждающихся жизнью, хорошо питающихся, с приятным чувством юмора и избегающих многих морализмов дня. Они не без недостатков. C ними необязательно легко ужиться. Их слова не всегда соответствует поведению. Они сильные индивиды, их взгляды не являются ужасно сбалансированными. Они ищут удовольствия, глубинного наслаждения и не оправдываются по поводу этого.
С другой стороны, имеет смысл то, что культурно мы можем поместить сильные табу на насилие в виде силы, необузданности и творчества, как секс и страдание виной, сопровождающиеся трансгрессией. Но буквальный разговор о табу приводит к беспокойному дистанциированию от секса у одних людей и мятежном игнорировании торможения у других. Вместо этого мы можем осознать, что секс, на самом деле, глубоко священен и к нему можно приближаться со своего рода сдержанностью, которую мы дарим священным местам и деятельностям. Непринятие табу буквально означает наблюдать его как необходимого средства сдерживания и предостережения, но не помещать моральный щит вокруг секса или игнорировать его громадную силу, участвуя в нем без оговорок.
Табу – это аспект душевной морали, глубокого сдерживания, окруженный ореолом святости, необъяснимости и даже бесспорности. Смысл табу в том, что сдерживание находится в самой сердцевине проблемной темы. Табу на инцест трудно объяснить, но его присутствие несомненно и может быть постигнуто без объяснения. Табу против сексуального злоупотребления детьми также сильно, и его нарушение – это больше, чем просто нарушение закона или принципа. В качестве результата индивид чувствует осквернение как физическую и эмоциональную травму – миазмы, как это называли Греки. Они верили, что скверна прелюбодеяния может побудить к атаке пчёл, питающих отвращение к неверным и брезгуя их запахом [2]. Пчёлы могут действительно учуять прелюбодея и ужалить его в наказание, так как они – животные, представляющие чистоту девственной богини Артемиды, чьей жрицей является Мелисса (мёд или пчела).
Мощная, основательная чувствительность к загрязнению защищает нашу чистоту и одновременно отражает глубину сексуальной страсти. Удовольствие – это не продукт генов или инстинкта; оно превосходит человеческую жизнь, ибо животные, растения и даже звезды, как говорили древние, регулируются эротической динамикой космоса. Когда мы нарушаем запреты секса и совести, мы оскверняемся, а наше общество становится загрязнено моральным соучастием в нарушении.
Сексуальное осквернение заразительно и коллективно. Когда мы читаем об ужасном сексуальном злоупотреблении и изнасиловании, происходящим ежедневно в нашем обществе, мы читаем о себе и можем почувствовать загрязнение. Мы можем беспокоиться об обществе, в котором живем и удивляться, где же тот лидер, чувствующий загрязнение тем, что происходит. Это не то же самое, что индивидуальная ответственность и виновность, но иного рода соучастие в неразберихе нашего времени.
Загрязнение призывает к абсолютному очищению. Половинчатое выражение сожаления не работает, хотя раскаяние играет важную роль в психе [3]. В древние времена люди восстанавливали чистоту через огонь, водные чистки, преследование общественных козлов отпущения, выразительные церемонии и символическое изгнание загрязняющего элемента [4]. Чувство нашествия и глубокая потребность обновления, сопровождающие осквернение, намекают на эту глубину. С табу, осквернением, удовольствием и сексом, мы находимся в реальности религии, и никакие психологические или социологические интерпретации не будут достаточными для описания их интенсивности и значимости. Ментальные отговорки, рационализации и анализ не могут даже близко подойти к источнику осквернения, и, на самом деле, они просто удерживают нас на защитной дистанции от нравственной ответственности и заботы о наших душах.
Сутью в древних ритуалах очищения после осквернения было создание нового начала и установление духа обновления. Часть нашей работы по восстановлению души секса предполагает позитивные усилия для вплетения Эроса и искусства Афродиты в наши повседневные жизни и в культуру в целом, но другая часть данной работы включает в себя очищение и чувство эротического обновления. Все признаки указывают на то, что наше общество нуждается в глубоком изменении сердца и ума, особенно в области секса, а также очистке от нравоучений. Нам нужна сущностная переориентация в отношении секса, эроса, удовольствия, человеческого тела и тела мира. Медицина и наука, физическое и социальное, секуляризовали человеческое тело, и в этом процессе секс утратил сакральный характер. Мы могли бы восстановить тайну секса, которая чтилась во многих культурах прошлого через ритуал, историю и повседневную жизнь, но это новое открытие сексуальных мистерий в перспективе повлечет за собой фундаментальный сдвиг.
В понимании того, как идея осквернения может помочь пролить свет на святость секса, может помочь рассмотрение других форм загрязнения. Когда мы слышим о человеке, который сошел с ума и убил большое количество человек, мы пребываем в ужасе и далее сразу же задумываемся о детстве и семье этой личности, обращаемся к личностной психологии, тревожно разыскивая объяснения. Если мы рассмотрим сообщество или нацию, действительную культуру в целом, то можем заключить, что мы по-прежнему ищем разумные причины и лечение – мы пространно говорим о бедности и сломанной семье. Мы чувствуем огромную потребность понять, как такое ужасное могло произойти. Мы могли бы поучиться у старинных культур тому, что такой поступок представляет собой социальное осквернение и требует глубинного ритуального очищения определенного рода. Наши интеллектуальные запросы проливают некоторый свет, но они не достигают глубоких корней нашего поведения в душе.
То же самое истинно и для секса. Мы можем чувствовать загрязнение, если участвуем в прелюбодеянии, но мы защищаем себя, предлагая объяснения и надеясь на более чистое будущее. Греки, подобно многим другим культурам, сознавали, что Эрос божественен, считая, что сексуальные проступки имеют куда более глубокие последствия. Нарушения в эротической реальности представляют собой не просто ошибки, требующие разрешений и объяснений; они – форма кощунства, требующая глубокого очищения, выходящего за рамки умозаключений и психологии.
Разговор о прелюбодеянии и других сексуальных нарушениях как осквернениях помогает нам не стать моралистами. Чувство загрязнения сильнее побуждения избегать дурного поведения, так как оно не является обвинительным. Лучшие из людей причиняли мучительную боль своим партнерам, и все мы можем найти свой путь к эффективной, подлинной сексуальной нравственности, свободной от беспокойства. Выявляя загрязнение, мы также уделяем нашему обществу внимание. Когда нарушение серьёзно, вовлекаются все, и даже перед тем, как это нарушение произошло, все мы связаны, так как обеспечиваем ритуалы и вдохновение, необходимые для нравственной жизни.
Когда газеты публикуют сенсацию о знаменитости или политике, утерявшем свой моральный компас в области секса, легко осуждать и защищать себя от загрязнения, возглавляющего наш путь как часть национального общества. В таких случаях журналисты берут высокие моральные основания и свободно раздают свои суждения, и даже Конгресс ищет пути осудить и наказать. Такие обвинения и осуждения не служат общей душе и не предлагают средства ограничения такого поведения в будущем. Они представляют собой моралистическое потворство, пытающееся держать на расстоянии духов секса.
http://www.castalia.ru/perewody/posledovateli-yunga-perevody/2539-tomas-mur-dusha-seksa-glava-14-zemnyie-naslazhdeniya.html