byddha_krishna1958

ДИАЛОГ ХУДОЖНИКА И ПОЭТА

Иосиф Бродский

Посвящается Пиранези

Не то — лунный кратер, не то — колизей; не то —

где-то в горах. И человек в пальто

беседует с человеком, сжимающим в пальцах посох.

Неподалеку собачка ищет пожрать в отбросах.

Не важно, о чем они говорят. Видать,

о возвышенном; о таких предметах, как благодать

и стремление к истине. Об этом неодолимом

чувстве вполне естественно беседовать с пилигримом.

Скалы — или остатки былых колонн —

покрыты дикой растительностью. И наклон

головы пилигрима свидетельствует об известной

примиренности — с миром вообще и с местной

фауной в частности. “Да”, говорит его

поза, “мне все равно, если колется. Ничего

страшного в этом нет. Колкость — одно из многих

свойств, присущих поверхности. Взять хоть четвероногих:

их она не смущает; и нас не должна, зане

ног у нас вдвое меньше. Может быть, на Луне

все обстоит иначе. Но здесь, где обычно с прошлым

смешано настоящее, колкость дает подошвам

— и босиком особенно — почувствовать, так сказать,

разницу. В принципе, осязать

можно лишь настоящее — естественно, приспособив

к этому эпидерму. И отрицаю обувь”.

Все-таки, это — в горах. Или же — посреди

древних руин. И руки, скрещенные на груди

того, что в пальто, подчеркивают, насколько он неподвижен.

“Да”, гласит его поза, “в принципе, кровли хижин

смахивают силуэтом на очертанья гор.

Это, конечно, не к чести хижин и не в укор

горным вершинам, но подтверждает склонность

природы к простой геометрии. То есть, освоив конус,

она чуть-чуть увлеклась. И горы издалека

схожи с крестьянским жилищем, с хижиной батрака

вблизи. Не нужно быть сильно пьяным,

чтоб обнаружить сходство временного с постоянным

и настоящего с прошлым. Тем более — при ходьбе.

И если вы — пилигрим, вы знаете, что судьбе

угодней, чтоб человек себя полагал слугою

оставшегося за спиной, чем гравия под ногою

и марева впереди. Марево впереди

представляется будущим и говорит “иди

ко мне”. Но по мере вашего к мареву приближенья

оно обретает, редея, знакомое выраженье

прошлого: те же склоны, те же пучки травы.

Поэтому я обут”. “Но так и возникли вы, —

не соглашается с ним пилигрим. — Забавно,

что вы так выражаетесь. Ибо совсем недавно

вы были лишь точкой в мареве, потом разрослись в пятно”.

“Ах, мы всего лишь два прошлых. Два прошлых дают одно

настоящее. И это, замечу, в лучшем

случае. В худшем — мы не получим

даже и этого. В худшем случае, карандаш

или игла художника изобразят пейзаж

без нас. Очарованный дымкой, далью,

глаз художника вправе вообще пренебречь деталью

— то есть моим и вашим существованьем. Мы —

то, в чем пейзаж не нуждается как в пирогах кумы.

Ни в настоящем, ни в будущем. Тем более — в их гибриде.

Видите ли, пейзаж есть прошлое в чистом виде,

лишившееся обладателя. Когда оно — просто цвет

вещи на расстояньи; ее ответ

на привычку пространства распоряжаться телом

по-своему. И поэтому прошлое может быть черно-белым,

коричневым, темно-зеленым. Вот почему порой

художник оказывается заворожен горой

или, скажем, развалинами. И надо отдать Джованни

должное, ибо Джованни внимателен к мелкой рвани

вроде нас, созерцая то Альпы, то древний Рим”.

“Вы, значит, возникли из прошлого?” — волнуется пилигрим.

Но собеседник умолк, разглядывая устало

собачку, которая все-таки что-то себе достала

поужинать в груде мусора и вот-вот

взвизгнет от счастья, что и она живет.

“Да нет, — наконец он роняет. — Мы здесь просто так, гуляем”.

И тут пейзаж оглашается заливистым сучьим лаем.

ПИРАНЕ́ЗИ (Piranesi) Джованни Баттиста (1720-78), итальянский гравер. Графические «архитектурные фантазии» Пиранези поражают грандиозностью пространственных построений, драматическими светотеневыми контрастами (цикл «Виды Рима», издан в 1748-88).

* * *

ПИРАНЕ́ЗИ (Piranesi) Джованни Баттиста (4 октября1720, Мольяно, Венето — 9 ноября 1778, Рим), итальянский художник, гравер и архитектор.

Родился в местечке Мольяно, недалеко от Венеции, в семье каменщика Анджело Пиранези. Благодаря своему брату Анджело, который был монахом картезианского монастыря и очень образованным человеком, рано познакомился с историей Древнего Рима и увлекся его архитектурой. Отец отдал его в обучение Маттео Луккези — инженеру водного магистрата и брату матери Джованни. В круг обязанностей юного Пиранези входило наблюдение за работами в окрестностях Венеции, зарисовки и обмеры. Здесь он познакомился с монументальным зодчеством, полюбил ритмы мощных инженерных конструкций, грандиозных мостов и увлекся творчеством Андреа Палладио — гениального архитектора позднего итальянского Возрождения. Рисованию и законам перспективы его учил известный венецианский архитектор Карло Дзукки. В 1743 Пиранези частично издает свой первый цикл гравюр под названием «Первая часть архитектурных и перспективных рисунков, составленных и гравированных Джованни Баттиста Пиранези, венецианским архитектором».

В 1740 Венецианская республика решила отправить посольство к папе, и Пиранези был зачислен в свиту посла в качестве рисовальщика. В Риме он вошел в круг художников и архитекторов — пансионеров Французской академии, научился у них, по словам Леграна, одного из биографов Пиранези, «широкому легкому рисунку и головокружительному искусству схватывать глазом и передавать с чувством то биение жизни, без которого все вокруг нас холодно и бесплодно». В течение трех лет, проведенных в Риме, Пиранези работал как театральный декоратор и одновременно изучал архитектуру древности, Ренессанса и барокко, штудируя теоретические труды и делая бесчисленные зарисовки памятников. К концу этого периода относятся его первые опыты в гравюре.

Это был век так называемого «бумажного зодчества»: иллюзорных пейзажей, воздушных замков, фантастических перспективных композиций. Безграничные пространства с нереальной архитектурой, поражающей воображение монументальностью и невероятными ракурсами, увлекли молодого Пиранези. С этого времени в его работах появляются особые приемы гипертрофии форм и светотени, которые станут отличительной особенностью его зрелого стиля. Пиранези часто изображает пышные интерьеры, насыщенные световыми контрастами, сильные ракурсы пространства, немыслимые архитектурные формы и конструкции.

«Тюрьмы»

В конце 1743 Пиранези возвращается на родину и по дороге, проезжая через Венецию, берет несколько уроков рисунка и гравирования у Дж. Б. Тьеполо, по рекомендации которого был приглашен для исполнения декоративных работ в один из венецианских дворцов. В это время он делает первые наброски своих будущих знаменитых серий «Тюрьмы» и «Фантазии» («Каприччи»). «Фантастические композиции тюрем» были впервые изданы в 1745 и переизданы в 1760 с 16 переработанными композициями под названием «Тюрьмы, сочиненные Джованни Баттиста Пиранези, венецианским архитектором». Эта серия отражает зрелый почерк мастера. Офорты поразительны свободным и виртуозным штрихом, изощренностью и композиционным мастерством: фантастические переплетения сводов, арок, лестниц, колонн, кронштейнов, карнизов, рустов; мрачные машины, рычаги и цепи, заполняющие это пространство, создают ощущение чудовищного леса, в котором затеряны ничтожные фигурки людей, бессильные перед мощью грозного, обрушивающегося на них пространства. Необычайный размах архитектурного воображения позволяет назвать Пиранези предшественником романтизма. Черты, характерные для романтического мировоззрения можно обнаружить также в интересе Пиранези к эффектам лунного освещения и мотивам таинственных, бесформенных необычных руин, которые столь часто привлекали внимание художника.

Живописная сила тона и монументальность форм — отличительные черты офортов Пиранези. В больших по размеру листах, требующих рассмотрения на расстоянии, Пиранези располагает площади, уголки города, здания, арки, мосты, развалины, гробницы, лестницы, вазы, канделябры, фрагменты колонн и статуй, орнаменты. С особенной любовью изучает Пиранези камень, его поверхность, окраску, различие пород, следы времени на нем. Графические приемы Пиранези необычайно разнообразны. Мастерски используя многоступенчатое травление, он работает линиями, струящимися во всю глубину листа, сменяя их точками, царапинами, крючками, захлестывающимися петлями, извивами, создавая широкие теневые зоны и сильные световые эффекты

«Римские древности»

Динамическая насыщенность «Тюрем» — дань увлечению барочными мотивами — постепенно уступает в его работах место спокойно-монументальным композициям «Римских ведут» — обширного собрания офортов, над которым Пиранези работал в течение многих лет. В 1753 Пиранези издает серию «Трофеи Октавиана Августа», и уже с 1752 начинает работу над большим проектом «Римские древности» (полностью вышел в свет в 1756). Издание состояло из четырех томов, каждый из которых содержал большое количество до того не исследованных материалов. Эти гравюры Пиранези стали серьезным вкладом в историю архитектуры античного Рима. Весь этот грандиозный труд был выгравирован на 224 досках и выполнен мастером за неполных пять лет. Успех «Римских древностей» был необычайно велик, хотя критики усмотрели в них отступление от норм классической гравюры. Пиранези даже издал в Риме так называемые «Оправдательные письма», в которых отстаивал правоту своих взглядов и метода воспроизведения античных памятников.

Почти сразу после выхода «Римских древностей» Пиранези издает еще два обширных труда: «О великолепии архитектуры римлян», законченный после 1758, и «Марсово поле античного Рима», вышедший в 1762. Следующей крупной работой Пиранези стала серия «Вазы, канделябры, надгробия, саркофаги, треножники, светильники и античные орнаменты», опубликованная лишь в 1778. В этих офортах Пиранези превращается в ученого исследователя предметов античного быта. Впоследствии листы этой серии широко использовались в классицистических композициях.

Одним из лучших творений Пиранези является серия видов храмов Пестума , законченная им незадолго до смерти. В этих офортах завораживает не только отточенность техники, но и разнообразие точек зрения на архитектуру, эффектные светотеневые решения, и та особая тщательность, с которой выгравирована каждая деталь.

Наследие Пиранези

Значительным в творчестве художника является его теоретическое наследие: сочинения, посвященные архитектуре, и полемика с противниками. Решительный сторонник Витрувия, определявшего архитектуру как синтез «прочности, полезности и красоты», Пиранези является одним из родоначальников классицизма. Возражая против слепого следования канонам, он поддерживал принципы гармонии функционального и эстетического, которые устанавливались им путем тщательнейшего изучения истории и конструкции древних памятников.

Офорты Пиранези составили 28 томов, 1733 доски (Рим, Королевская калькография), вышедшие из его мастерской. Отличаясь грандиозной работоспособностью, он заполнил за свою жизнь больше медных листов, чем все итальянские граверы 18 в. вместе взятые. В тесном сотрудничестве с Пиранези работал его брат Франческо.

В 1765 Пиранези исполнил единственный в своей жизни реальный строительный заказ: декорировал фасад маленькой церкви Санта-Мария на Авентинском холме в Риме. В этой церкви он был погребен в 1778.

http://www.megabook.ru/Article.asp?AID=661855