byddha_krishna1958

Боб Дилан — это Мафусаил рок-н-ролла, переживший стили, моды, ритмы, свинги, десятилетия и даже столетия. Столетие, в середине которого он начинал, истекло, а Дилан нет. Герои, рядом с которыми он стоял на авансцене истории, умерли, а он по-прежнему мешает в одном коктейле госпел и блюз, размышляет о душе воды и относительности горизонта и выпускает новые альбомы. Дилан движется, извилистый, как гигантская река, бесконечный, как сама жизнь, неисчерпаемый, как его собственная дискография.

Все ушли, рок впору закрывать, если бы не одно обстоятельство: Дилан пока еще остался. Джими Хендрикс, игравший песню Дилана, умер в постели с подружкой и был похоронен против своей воли в Америке, а не в Англии. Джон Леннон, с язвительным сарказмом отзывавшийся о христианстве Дилана, получил пулю от человека, возлюбившего его. Революционная красная косынка незабываемой Джоан Баэз, в которой она выходила на сцену вместе с Диланом, давно истлела. Просветленный Джордж Харрисон, вместе с которым Дилан играл на концерте в пользу Бангладеш, обрел нирвану слева от Кришны и справа от Вишну. И даже закоренелый алкоголик Клэптон, несовместимый с трезвостью, протрезвел и бросил пить. Вот сколько времени прошло под музыку Дилана.
Музыка Дилана — это нечто вроде огромного платяного шкафа, набитого всем чем угодно. Вы открываете дверцу, и на вас вываливается шубка, в которой ваша бабушка бегала на свидание с дедушкой, и нежной фиалкой благоухает платье вашей мамы, и висит на плечиках папин пиджак, лацканы которого пахнут красным вином, и снизу с грустной укоризной глядят на вас ваши старые туфли, помнящие, каким вы были красавцем в неизвестно каком году. Так и музыка Дилана, в ней есть древнее кантри, и доисторический фолк, и рок-н-ролл, которым полвека назад пугали маленьких детей, и психоделия, как ее понимали в Grateful Dead, и пьяные вопли зимнего Нью-Йорка, и любовный шепот летних соитий, и трубы Иерихона, и дудки Иисуса Навина, и грохот еврейских наступлений, и ладан смирения, и гордость американца, и одиночество того, кто идет своим тайным путем и не считает нужным объяснять кому-либо что-либо.
Да, этот хитрый Циммерман, родившийся в американской глубинке и живущий в своем заваленном снегами доме в Миннесоте, идет своим путем, но только никто не знает, каким. Может, он и сам не знает. Может, он уже давно понял, что не человек идет путем, а путь идет человеком. Этот небритый старикан с проспиртованным голосом и небрежной дикцией бродяги запутывает следы так, что их не разгадать и целой стае следопытов. Мотоциклист Дилан и мемуарист Дилан. Самовлюбленный Дилан и просто влюбленный Дилан. Дилан тревоги и Дилан покоя. Отец своих детей и сын Америки, которую он воспел с такой силой, что Лонгфелло и Уитмен, сидящие в белых пластмассовых креслах на Олимпе, уважительно поднимают широкополые потертые шляпы со своих седых голов. Классик Дилан и авангардист Дилан, продвинутый Дилан и Дилан-ретроград, избегающий в студийной работе электроники. Потому что нет ничего лучше, чем опустить жалюзи на окнах, и забить двери серыми досками, позаимствованными из сараев Среднего Запада 1962 года, и мрачно хрипеть в микрофон, и отбивать ритм по краю гитары, и притоптывать ногой не по полу, а по водам вечности. Пусть плещут, заливая времена, подтапливая континенты! И тогда получается вот такой хорошо проспиртованный, густо пропахший табаком, завернутый в рыжую замшевую безрукавку, снабженный колокольчиком и пахнущий виски звук. Звук сегодняшнего Дилана.
А жизнь идет. Мафусаил Дилан уже слышал все, что могут сказать о нем люди, уже видел все, что было и что может быть, он уже устал от самого себя, и уже давно надоел сам себе, и уже давно бежит от самого себя самым надежным, самым правильным, давно известным мистикам и преступникам способом: меняя имена. Список его псевдонимов — это перечень героев толстого романа, который еще предстоит написать писателю, которому еще предстоит родиться. Действие этого романа разворачивается в Англии Диккенса, Америке Кеннеди и России Брежнева. Список этих странных псевдонимов — Грант-слепец, и Уилбери-счастливчик, и Элстон Ганнн (да, да, именно так, через три н) означает раздвоение и растроение Дилана на много фигур, его переход в анонимность толпы, его исчезновение в человечестве. Может быть, таким библейский Мафусаил, проживший тысячу лет, видел и свой конец: переход из «я» в «мы», слияние с народом и Богом, растворение в людях и истории.
Больше всего из загадочных псевдонимов Дилана мне нравится Сергей Петров. Дело в том, что я знал Сергея Петрова. В далекие годы брежневского века я как-то раз устроился ночным сторожем в литературный музей имени Пушкина. Ночным пожарным там и был этот самый Сергей Петров — художник и философ, с которым мы коротали наши длинные сторожевые ночи, гуляя по пустынным переулкам в районе Пречистенки и Остоженки. В сводчатом подвале, где дежурил мой друг Петров, у него стоял старенький магнитофон «Дайна», и в три часа ночи мы слушали всевозможный рок и говорили о том, как жить. Еще он лепил бюстики Пушкина из коричневого пластилина и мастерски переплетал книги и подолгу молчал со скорбным лицом человека, терпящего всемирную тоску. Потом он исчез из моей жизни, а еще позже, через много лет, Боб Дилан вдруг взял себе это имя и перевоплотился в русского отщепенца, затерянного в патриархальной Москве дешевой водки, маленьких зарплат и бровастого генсека.
Боб Дилан, американский мотоциклист, после аварии едва собравший свои поломанные кости, — и честный русский изгой, спрятавшийся от бреда жизни в подвале. Тайное перетекание одной жизни в другую жизнь через сложную систему божественных змеевиков и ангельских сочленений, которые видимы только тем, кто верит.
Нобелевскую премию по литературе на прошлой неделе получил Марио Варгас Льоса, а Боб Дилан, которого тоже выдвигали, не получил. И это правильно. Я не знаю, зачем такому человеку Нобелевская премия.

Алексей Поликовский
обозреватель «Новой»

http://www.novayagazeta.ru/data/2010/114/31.html