byddha_krishna1958: (Default)
[personal profile] byddha_krishna1958
«Английский пациент». Киносценарий (1996) /
Журнал "Киносценарии"
Сканирование и spellcheck – Е. Кузьмина http://bookworm-e-library.blogspot.com/






Энтони Мингелла, автор сценария:

Первый раз я прочел "Английского пациента" залпом - в комнатке на углу 77-й стрит и Колумбус-авеню, наутро после завершения целого съемочного лета в расплавленном жарой Нью-Йорке. Когда я закрыл книгу, было уже темно и я долго не мог сообразить, где нахожусь.

Роман Майкла Ондатдже производит обманчивое впечатление - он кажется совершенно кинематографичным. Ярчайшие образы разбросаны по страницам мозаикой несвязного повествования - будто кто-то уже посмотрел картину и торопится записать самое лучшее, чтобы не забыть. Страница еще не закончилась, а читатель уже познакомился с событиями разных лет, произошедшими в Каире, или в Тоскане, или на западе Англии, в изложении разных людей; его заставили вникать в природу разных ветров, разбираться в сложном, устройстве бомбового взрывателя, в смысл наскальных рисунков. Умудренный сценарист к таким страницам приближается с предельной осторожностью. Дурак летит к ним сломя голову. На следующее же утро я позвонил в Беркли Солу Заенцу - единственному продюсеру, которого считал достаточно безумным, чтобы взяться за проект такого рода, и попросил прочитать роман. Сол сделал на безумии блестящую карьеру, к тому же он один из немногих киношников, любящих читать. Я ни разу не видел его без книги. Сол отзвонил через неделю - он был в восторге от романа. Вдобавок выяснилось, что Майкл в ближайший уикэнд приезжает из Торонто и будет выступать в книжном магазине недалеко от его дома. Я стал внушать Солу, что это знак.

Но, взявшись за работу над сценарием, я вдруг понял, что ровно ничего не знаю о Египте, ни разу в жизни не был в пустыне, не умею пользоваться компасом, не умею читать карту, не помню из школьной истории ни единого урока о второй мировой войне, и позорно мало знаю даже об Италии, откуда приехали мои родители. Я тут же сговорился с друзьями, которые пустили меня пожить в их коттедже в Дарвестоне (Дорсет) и, отправляясь туда, загрузил машину книгами. Когда-то я начинал свою самостоятельную жизнь с науки, и ничто не доставляет мне большего удовольствия, нежели возможность объявить, что чтение - дело серьезное. И вот я зарылся в эксцентричные тома по военной истории, в письма и дневники солдат, воевавших в Северной Африке и южной Италии, в довоенные публикации Королевского Географического Общества. Я выяснил, как была разрушена отцовская деревня около Монте-Кассино, открыл, что наш однофамилец возглавлял партизанское движение в Тоскане, узнал какой кипящий котел представлял собой Каир в тридцатые годы.

Только "Английского пациента" я с собой не взял. Книга настолько заворожила меня, я настолько погрузился в ее богатство, что решил: единственный для меня способ создать сценарий - это идти обратным путем, заново пересказывая сюжет. Из заточения я вышел с первым вариантом сценария - объемом в две сотни страниц (в два раза больше, чем полагается). Даже после того как я сам начерно отредактировал текст, в сценарии - к полному недоумению моих товарищей по работе над проектом - оказался эпизод, требующий изувечить козу, явилась дюжина новых персонажей и сцена с уничтожением глицинии в Дорсете, - сцена, которой предстояло стать самой запоминающейся во всем фильме (в этом я был готов поклясться). Незачем и говорить, что ни одна из этих придумок не пережила первый съемочный день. Затем последовали другие варианты, каждый беспощадно, дотошно, нелицеприятно, педантично и сурово разбирался Майклом и Солом, и наконец стало вырисовываться нечто вроде канвы будущего фильма. Мы встречались в Калифорнии, Торонто, Лондоне и - удачнее всего - в тосканском доме Сола, где, признаюсь, хоть мне и стыдно, важные обсуждения велись в прохладной аквамариновой воде бассейна, над поверхностью которой торчали наши головы. Работа перемежалась бурной игрой в то, что мы называли водным поло, хотя по сути это была просто дозволенная форма ярости, выпускания пара и накопившегося взаимного озлобления, в которой Майкл оказался просто мастером.

Напечатанный текст поразительно отличается оттого, с которым я приступал к съемкам. Материал продолжал развиваться и после съемок - отдельные сцены сокращались или просто выбрасывались, но радикальней всего изменилась структура фильма - с переходами от событий в Египте к событиям в Италии и обратно. Особую роль сыграл в этом Уолтер Мурч, редактор фильма, совместная работа с которым по-настоящему объяснила мне смысл старой истины - сценарий дорабатывается в монтажной.
Я надеюсь, что армия почитателей романа Майкла Ондатдже простит мне грехи допущений и упущений, неправильных суждений и предательств - все они совершались во имя перевода замечательной книги на язык кино. Я твердо решил - и меня даже подталкивали к этому, - что буду выражать собственное отношение к людям и событиям романа. Мне невольно пришлось придать отчетливость тому, что в прозе оставалось упоительно туманным. Оказалось, что сам процесс адаптации требует от меня соединения точек и превращения пуантилистской и абстрактной картины в фигуративную. Возможна была уйма других вариантов; я уверен, что эпизоды, которые я предпочел развернуть, столько же говорят о моих собственных интересах и моем собственном прочтении, сколько о самом романе. Но здесь мне не за что просить прощения.
А поразительная скромность Майкла доказывается тем, что он сыграл заглавную роль в этом процессе, не проявляя ни безразличия, ни презрения. Он продолжает одаривать нас своим остроумием, своими блестящими советами и сейчас, когда работа над фильмом близится к концу, то есть приближается момент, называемый завершением, но на самом деле означающий отказ от дальнейших попыток работы над ним.

Июль 1996 г.
Майкл Ондатже, автор романа:

Когда я был маленький, фильмы воспринимались как удивительные новости с другой планеты. Меня приходилось буквально вытаскивать из знаменитого в Коломбо кинотеатра "Ригал" после окончания "Четырех перьев". Став писателем, я продолжаю любить кино именно за то, чем фильм отличается от книги. Фильмы не только пользуются другим материалом, здесь иное время и иной рецепт приготовления блюд, которые предстоит вкушать прилюдно, в обществе восьми сотен других едоков - в отличие от обеда в одиночку. Фильм ближе к искусственному возбуждению футбольного стадиона, а чтение книги - акт медитативный, даже интимный. Садишься читать книгу или писать книгу и первое, что делаешь, - забываешь остальной мир. Ну а фильм имеет дело с множеством поваров, со студией, с рынком. Книга может быть потаенной - как плавание в каноэ, а создание фильма больше похоже на путешествие в Патну "Лорда Джима" - без уверенности, что доберешься до места назначения с тысячью паломников на борту и с морально сомнительной командой. Однако каким-то чудом иной раз случается достичь тихой гавани.

Я все это знал задолго до того, как связался с Солом Заенцом и Энтони Мингеллой, и знал, что мне с ними повезло. Сол лучше всех на свете знал муки и радости превращения романов и пьес в фильмы. Он привел в кино "Гнездо кукушки", "Амадеуса" и "Невыносимую легкость бытия". Что касается Энтони, то он, конечно, замечательный режиссер, но прежде и превыше всего, он писатель. Он, как и Сол, умеет ценить книги. Покидая монтажную, мы часто для декомпрессии забегали в книжный магазин.

И тем не менее, с самого начала никто из нас троих не желал делать картину точным повторением "Английского пациента". Никому не хотелось добиться простого эха. Я понимал, что сюжет романа с его неожиданными поворотами и пируэтами не останется в прежнем виде. Придется менять и форму, и акценты. Однажды Сол подсунул мне рассказ, по которому было сделано "Окно заднего обзора", и я пришел в ужас, увидев, что в тексте вообще не упоминается Грейс Келли. Если бы фильм верно следовал рассказу, он был бы про Джеймса Стюарта и его слугу. Тогда я понял, что Сол таким способом предупреждает меня - до того, как я познакомлюсь с первым вариантом сценария.
Не успели мы приступить к первому обсуждению, как Сол ткнул пальцем в начальный абзац:
- Что это такое?
Где-то в описании, когда пилот выбирается из горящего самолета, затесалось слово "душераздирающий".
- Это значит... - начал Энтони.
- Я сам знаю, что это значит, но если такой текст дать на студию, там его и читать не станут!

"Душераздирающий" - первое из всех слов, которые вычеркивались из разных вариантов сценария на протяжении трех лет. Энтони было куда тяжелее расставаться с тем, что вырезалось позднее, - с эпизодами, которые сверкали и искрились, но мешали драматической лаконичности фильма.
Если написать прекрасную главу, то крайне маловероятно, что ее выкинут из романа ради краткости и ритма. Роман позволяет и руки вытягивать подальше, и дышать поглубже. У Энтони не сохранились замечательные и трогательные сцены с Кипом в Англии. Рассказ о прошлом Кипа отвлек бы внимание зрителей от главной сюжетной линии, а показ Кипа, обезвреживающего бомбу, лишился бы напряженности, поскольку мы отлично знаем, что он не погибнет. В романе возможно соучастие в раздумьях Кипа, одну за другой обезвреживающего бомбы, - но именно эти нюансы немыслимо перенести на экран. На экране Кип и его бомбы должны присутствовать здесь и сейчас, в Италии. Перевод романа на язык кино повлек за собой и другие потери, но всякий раз выбор купюр был оправдан. И фильм только выигрывал.

Для меня глубокие душевные корни Ханы и Караваджо, обучение Кипа в Англии, его реакция на атомную бомбу - навеки останутся на родине, в романе. Теперь у нас две истории: одна раскрывается в интимном ритме и деталях трехсотстраничного романа, другая укладывается в протяженность яркого и тонкого фильма. Каждая обладает собственной органической структурой. Между ними есть совершенно очевидные различия, и акценты расставлены по-разному, но каждая каким-то образом углубляет другую.
И Сол, и Энтони боролись за фильм, в который верили, за актерский состав, которого желали, - боролись, даже рискуя порвать отношения со студией. Они уловили дух романа и постоянно защищали его. Когда в Каире снимался эпизод с такси, кто-то подошел к Энтони со словами:
- Как я рад, что вы сохранили эту сцену из романа!

Ответом ему был испепеляющий взгляд Энтони, ибо никакой сцены с такси в романе никогда и не было.
Такие истории случались часто. И сейчас мне в фильме интересней всего сцены, эмоции, акценты, перенесенные из книги, которые проявляются здесь по-другому. Они придуманы заново, придуманы с совершенно новыми моментами и соответствуют драматической вольтовой дуге, отличной от электрического разряда романа. Если честно - сейчас все территории и карты перепутались и мне не понять, что здесь мое, что Энтони, что Сола или Ралфа Файннса, или Жюльетт Бинош. Получился совместный сюжет, сотворенный многими руками.

Энтони и Сол постоянно находились в центре событий. Начиная с осени 1992 года и по сей день, когда заканчивается работа над фильмом, они буквально тащили проект на себе. Они отдавали проекту все свое время. Я в жизни не работал с людьми, которые бы относились к делу с такой любовью и вниманием. Особенно Энтони - он был просто одержим нашей идеей: снимал в Риме, летал в Лос-Анджелес во время кризиса, переделывал сценарий, сломал себе щиколотку на съемках, но даже на полдня не оторвался от работы - опять переделывал сценарий и работал с актерами, вкладывая в них всю душу.

Нас объединяло нечто особенное, рождавшееся на глазах. В сценарии Энтони вырастали люди, и они говорили так, как я представлял себе их речь. А когда появились актеры, каждый вложил в героя свой индивидуальный смысл и чувства, наделил персонажей взглядами и жестами из собственного опыта.
Будто люди, которых я знал, когда ночами писал книгу, теперь при ярком свете дня заселяют новую страну. И я изумлен не столько тем, как они совершили это магическое путешествие, сколько тем, как легко я их узнаю и снова ими очаровываюсь. Это оказалось для меня самым неожиданным и дорогим подарком.

Торонто, июль 1996 г.

«Английский пациент».
Киносценарий


Пустыня Сахара, конец 1942 года.

Тишина. Пустыня с птичьего полета. Океан барханов на мили вокруг. Заходящее солнце раскрашивает песок в невероятные цвета — от карминного до черного — барханы выглядят прижавшимися друг к другу телами. Над Сахарой летит старенький аэроплан. Его тень проплывает над барханами. Звучит женский голос.
— Серелем, серелем, — рыдает голос в рвущей душу тоске по любимому.
В аэроплане двое, женщина и мужчина. Похоже, что женщина спит. Ее светловолосая голова склонилась к самому борту открытой кабины. Позади сидит пилот в кожаном шлеме и авиационных очках. Он тоже поет, судя по движению губ, но его голос не слышен, не слышен и звук мотора, ничего — только женский тоскующий голос.
Аэроплан, подрагивая, переваливает через высокий бархан. По ту сторону вдруг открывается скопление людей и машин, над военной техникой и баками с горючим натянута камуфляжная сеть. Немецкий офицер наводит бинокль. На самолете английские опознавательные знаки. Зенитка яростно разворачивается в направлении самолета.
Оглушительный грохот. Аэроплан швыряет взрывом, он сильно кренится. Пробит топливный бак. Горючее разбрызгивается по воздуху, воспламеняется, огненный шар скрывает обе фигуры в аэроплане.

В поезде. Италия. 1944. Предутренний час.

Санитарный поезд союзников увозит раненых в Неаполь. Хана, молоденькая медсестра из французской части Канады, пробирается по узкому проходу, останавливается у койки, наклоняется к раненому. Совсем еще мальчик, шрапнельное ранение ног и лица.
Х а н а (шепотом). Ну как ты?
М а л ь ч и к. В порядке.
Х а н а. Нога заживет. Кучу шрапнели вытащили. Я собрала тебе на память.
М а л ь ч и к. Ты такая красивая! Никогда таких не видел.
Х а н а (она каждый день слышит это). Ну, это вряд ли.
М а л ь ч и к. Поцелуй меня.
Х а н а. Не надо. Я лучше тебе чаю принесу.
М а л ь ч и к (наивно). Поцелуй, мне это так нужно!
Х а н а (с нежностью, потому что верит ему). Правда?
Нежно целует его в губы.
М а л ь ч и к. Спасибо.
Закрывает глаза. Хана с улыбкой идет дальше. Вслед несутся заигрывания раненых.
П е р в ы й. Сестричка, не спится мне!
В т о р о й. А меня поцелуешь?
Т р е т и й. До чего ж хорошенькая!
Хана беззлобно отмахивается от них: - Очень смешно. Всем спать!
Она проходит в соседний вагон, в операционную. Только что закончилась операция, и Мэри, другая сестра, убирает окровавленное белье.
М э р и (с гримасой). Не спрашивай.

Пустыня днем.

Пилота нашло бедуинское племя. Обломки самолета еще дымятся. Бедуины бродят среди них, подбирают, что можно унести. На солнце сверкнул серебряный наперсток — и тут же нашел себе хозяина. Бедуин вытащил из-под обломков большой, переплетенный кожей том и понес показывать его соплеменникам, которые столпились вокруг пилота. В книгу заложено множество писем, карточек, рисунков. Они рассыпаются по песку. Пилот сильно обгорел, он едва жив. Один из бедуинов осторожно накладывает на его дочерна сожженное лицо маску, сплетенную из пальмовых листьев.

Пустыня в сумерках. Пилота несут через пустыню. Его лицо скрыто под маской. Он видит мир сквозь щелки в плетении: верблюдов, яростное солнце низко над горизонтом, людей, несущих его.

Полевой госпиталь. 1944.

Это не госпиталь в обычном представлении - просто скопление палаток непосредственно за линией фронта. Все время слышна перестрелка, иногда совсем близко. Идет сорок четвертый год, война в Италии в разгаре.

Сортировочная палатка. Ночь. Хана и ее подружка Йан проходят через палатку, забитую искалеченными телами. Кровь проступает сквозь грязные бинты.

Палатка. Хана сдает кровь. На соседней койке лежит Йан. За занавеской доктор Оливер осматривает только что поступившего раненого, канадца. У канадца тяжелое ранение, разворочен живот, вокруг него суетятся врачи и сестры, подсоединяют трубки, вливают кровь и плазму. Кто-то задел занавеску, сдвинул ее вбок, теперь раненому видны сестры, сдающие кровь. Он при смерти и еле слышно шепчет Оливеру:
- Есть тут кто из Пиктона?
О л и в е р. Из Пиктона? Не знаю.
К а н а д е ц. Хотелось бы перед смертью земляков повидать.
Хане слышны только слова Оливера, но она холодеет при слове "Пиктон", она уже знает, знает, еще ничего не зная, что ее любимый убит.
Х а н а (Оливеру). Зачем ему Пиктон?
О л и в е р. Он родом из Пиктона, это на озере Онтарио, верно, солдат?
Канадец кивает.
Й а н (ничего не подозревая). Слушай, а твой парень не оттуда? Он вроде из тех краев, нет?
Х а н а (Оливеру). Спросите, из какой он части?
О л и в е р наклоняется к раненому, потом отвечает Хане: Говорит, Третий канадский стрелковый!
Х а н а. А капитана Мак-Гэнна он знает?
Раненый слышит вопрос и шепчет Оливеру: - Этот схватил. Вчера. В клочья разнесло.
Звуки разрывов совсем близко.
Х а н а. Что он говорит?
О л и в е р (не в силах смотреть на нее). Не знает он капитана.
Разрыв рядом с палаткой. Гаснет свет. Еще один разрыв. Все на полу, стараются напялить каски. Хана на полу, кровь продолжает вытекать из артерии. На голове у нее каска. Оливер шлепается рядом в грязь.
Х а н а. Его больше нет, нет, нет!
О л и в е р. Брось, он... да нет же!
Х а н а. Боже, Боже мой!
Рвутся снаряды с немыслимым грохотом, заглушая ее горе, каждый взрыв на миг освещает палатку.

Оазис ночью.

Позвякивающие стеклянные звуки. Крохотные колокольчики. Стеклянная музыка. В темноте проплывает голова араба, чуть подсвеченная отблесками костра. Понемногу делается различимой фигура человека с чем-то вроде коромысла, с которого на веревочках и проволочках разной длины свисают десятки стеклянных пузырьков. Возможно, это ангел...
Он приближается к носилкам, на которых лежит пилот, закутанный в одеяла, все с той же маской на лице. Кочевой целитель останавливается перед обожженным, втыкает глубоко в песок по палке по обе стороны от себя и выскальзывает из-под коромысла, которое остается висеть на подпорках. Он принимается осторожно снимать промасленные покровы с тела обожженного.
Целитель садится на корточки у своего коромысла, перед завесой из пузырьков, почти не глядя выбирает нужные ему, откупоривает, смешивает их содержимое. Он негромко напевает, пузырьки позвякивают под ветерком, он бережно наносит на спаленную кожу черно-зеленую пасту.

Морской берег. Италия. 1944 год.

По пляжу прогуливаются раненые в сопровождении сестер. Под госпиталь приспособлены пляжные кабинки, перед которыми так и остались стоять легкие металлические столики и зонты с надписью: "Кампари". За столиками сидят перевязанные, умирающие, коматозные, кто тупо смотрит в море, кто переговаривается с соседом. Английский офицер делает заметки. Сейчас он разговаривает с пациентом, в котором мы узнаем обгоревшего пилота.
О ф и ц е р. Имя? Воинское звание? Серийный номер?
П а ц и е н т. Нет, не вспомню. Извините. Я, наверное, был летчиком. Меня подобрали около обломков самолета еще в начале войны.
Хана подходит к кабинке пациента. Его уложили так, чтобы он мог видеть море, но сейчас офицер загораживает ему вид. Хана несет одеяло и табличку для кровати пациента и, пока его расспрашивают, занимается своими делами.
О ф и ц е р. А место рождения помните?
П а ц и е н т. Это допрос? В таком случае вам полагается расставлять мне ловушки. Например, заставить говорить на немецком, который я, кстати, знаю.
О ф и ц е р. Откуда вы знаете немецкий? Вы немец?
П а ц и е н т. Нет.
О ф и ц е р. Как вы можете утверждать, что вы не немец, если вы ничего не помните?
П а ц и е н т. Можно глоток воды?
Хана наливает воду и подает ему стакан. Он только теперь отдает себе отчет в ее присутствии.
П а ц и е н т. Спасибо. (Отпивает из стакана.) Я очень многое помню. Помню сад, спускающийся к самому морю, а оттуда уже нет ничего до самой Франции.
О ф и ц е р. Это ваш сад был?
П а ц и е н т. Или жены.
О ф и ц е р. Значит, вы были женаты?
П а ц и е н т. По-моему, да. Хотя многие немцы тоже бывают женаты. Видите ли (отмеряет крохотное расстояние двумя пальцами), это все, что осталось от моих легких... прочие органы тела постепенно выходят из игры. Так какая вам разница, кто я? Хоть сам Тутанхамон! Я просто поджаренный тост, друг мой, меня можно намазать маслом, а сверху еще и яичко положить.
ДАЛЕЕ ЗДЕСЬ -
http://bookworm-e-library.blogspot.de/2008/12/1996-english-patient-part-1.html

Эта запись была отложена. Автор в данный момент не находится в Интернете

Date: 2012-11-30 12:52 am (UTC)
From: [identity profile] val000.livejournal.com
Я думаю, что Вам бы понравился фильм "Sunshine" (1999). Видели?

Profile

byddha_krishna1958: (Default)
byddha_krishna1958

January 2020

S M T W T F S
   1234
5 67891011
12131415161718
19202122232425
262728293031 

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 28th, 2025 04:26 pm
Powered by Dreamwidth Studios