Алексей Герман: «Давайте думать о Владимире Яковлевиче Мотыле»

К нам на «Ленфильм» пришел парень с периферии. Отношение к нему первоначально было ироничным. Он всех затаскивал в кинозал, показывал свой фильм «Дети Памира», снятый где-то в Средней Азии… Кто же мог ожидать такой радости, такого солнечного удара, как «Женя, Женечка и «катюша»? Стоило появиться фильму, как волнение забурлило вокруг Третьего творческого объединения: «Кто это снял? Как?» Уязвимый и бесшабашный Даль. Прелестная связистка Женечка. Помню скандал, связанный с фильмом. Редактура возражала, чтобы героиня гибла: мол, это нарушение жанра. Мотыль выстоял. И это был праздник. Во-первых, мы увидели замечательную картину. С юмором. С печалью. Мы встретились с прозой Окуджавы, с которой большинство было незнакомо. Во-вторых, мы увидели зрелую режиссуру. Мотыль победил. Сломав жанр, выиграл прекрасную картину. Которую жутко не любило начальство: вроде и не полочная, но не «наша».

Для нас же он сразу стал другом и братом.

После этого было «Белое солнце пустыни». Не могу сказать, что я его яростный поклонник. Но безмерно уважаю мастерство, юмор, с которыми фильм сделан. Мотыль вытянул больного, мало кому нужного Павла Луспекаева. Вписал в вестерн лирику Шварца и Окуджавы. И вышел действительно народный фильм. Ни про какой другой сказать подобного не могу. И его герои — Верещагин, Сухов, Петька стали в ряд с героями «Чапаева». Но вот что странно. Вроде бы «Белое солнце…» — советская картина… Почему же ее так ненавидели начальники? Возможно, за неистребимый дух свободы?

Дальше была «Звезда пленительного счастья». Ему хотелось рассказать про декабристов. Поведать историю достойных людей своей страны. Людей, на которых следует равняться. Он сам был достойнейшим человеком.

Потом был «Лес», обвиненный бог знает в чем. Кроме того, он снял очень хорошую картину, которую мало кто знает, — «Расстанемся, пока хорошие». В ней человека предают, предают… И перед очередным предательством он говорит: «Давай расстанемся… пока хорошие». Наверное, это был жизненный лозунг самого Мотыля.

В последнее время он со многими коллегами разошелся, уединился. Его душевное свойство нравственной чистоплотности не позволяло разбираться в дрязгах, хотя его и пытались вовлечь, оклеветать, замарать. Не вышло. «Расстанемся, пока хорошие…» Как-то я услышал его разговор с оператором Месхиевым. Примерно это он и говорил: «Вокруг нас были и есть прекрасные люди. Давайте думать о них».

Давайте думать о Владимире Яковлевиче Мотыле. Мы потеряли прекрасного художника. К сожалению, очередная реформа российского кинематографа, рассчитанная на появление эпических полотен, — обречена. У нас острая нехватка мощной режиссуры. Одни умерли, других не жалует начальство. А для талантливой картины нужен мощный художник. Такой — как Мотыль, которого не могу представить себе ни мертвым, ни даже старым. Вижу его долговязую юношескую фигуру у входа в Третье объединение. Как он зазывает всех в зал — смотреть свой фильм…

Записала
Лариса Малюкова

В сборник вошли избранные сценарии классиков отечественного кинематографа Алексея Германа и Светланы Кармалиты

Этот режиссер снял немного картин, но появление каждой из них на экране - всегда событие. Алексей Герман знает себе цену. Его нельзя отнести к числу скромников - цена высока. Мастер имеет на это полное право, потому что признает лишь один счет, по которому себя оценивает. Этот счет - "гамбургский".

- Когда речь заходит о кинорежиссере Алексее Германе, сразу приходят на ум цитаты из прессы: "Мало снимает… медленно снимает…" Получается так, словно вы знамениты именно тем, что медленно и мало снимаете…

- Если интересно, могу объяснить, откуда взялись подобные враки. Началось с того, что на "Хрусталева…" французы дали полтора миллиона долларов. Русские обязались дать такую же сумму. А получилось как всегда: французы дали, русские - подвели. Это - раз. Два-с: не забывайте, какая в те времена была инфляция. Мы на год останавливались. Пока ничего не делали, расценки выросли в сто раз. Это не гипербола, а бухгалтерская статистика. Бюджет сокращался как шагреневая кожа. Значит, надо было отказываться от всего, что было заложено в сценарии, резко его обрезать, сжимать, укорачивать. Год мы гуляли, не получали зарплату, писали со Светланой (Светлана Кармалита - сценарист, жена А.Германа - прим. И.Л.) пьесу. И меня бы выбросили на помойку, хотя… Еще ведь действовала система Госкино. С одной стороны был Армен Медведев, который понимал, что жестоко так поступать с человеком, с другой - и это самое главное! - были полтора миллиона потраченных французами долларов. Французы - народ скупой. Полтора миллиона долларов просто так на ветер не бросают. Посол Франции написал в МИД, Собчаку, - и нам понемножку, пайками стали подкидывать… Поэтому мы столько проковырялись с картиной. Это и породило толки, что я позволяю себе роскошь снимать картины по десять лет. …К слову сказать, есть такой режиссер Стэнли Кубрик, который меньше чем десять лет ни одну картину не снимал.

Про меня вообще очень много врут. Я не люблю свой цех, не люблю собратьев-кинорежиссеров. Ушел из Союза кинематографистов - это тоже злит. Так и написал в заявлении: "Пошли вы в жопу!" Я люблю людей, не люблю союзы. Люблю Вадика Абдрашитова, Миндадзе, еще нескольких человек - с которыми, кстати, не общаюсь. Просто их уважаю. Считаю, допустим, Юрия Норштейна великим режиссером - ну что тут? - никуда не попрешь, великий и есть великий. По гамбургскому счету. А по этому счету многих режиссеров-членов вообще не существует. Я могу снимать медленно, а могу быстро. "Лапшин" снят мной за семь месяцев - вместе с режиссерской разработкой. Мне интересно медленно, но качественно двигаться. Ка-чест-вен-но! Я получаю удовольствие от процесса, а не от того момента, когда мне вручают деньги. Это первое. Теперь второе, что касается новой картины. Снимается фактура 14 века. Чтобы получилось интересно, любую вещь - все, что угодно, спичечный коробок! - надо делать. А украдено все. Нет ни латов, ни доспехов, ни мечей, ни копий. Музеи, которые раньше с удовольствием помогали реквизитом, заламывают такие цены, что у нормального человека отскакивают уши. И я для себя решил - мне совершенно все равно, что про меня думают и говорят. Если в итоге снимем хорошую картину, время, потраченное на съемку, будет занимать только киноведов. А умельцев снять очень быстро очень плохую картину у нас до хера. Говорухин снял свою картину… "Ружье", да? ("Ворошиловский стрелок" - прим. И.Л.) Он снял ее чуть ли не за месяц. За отпуск в Думе. Ну и что?

- А что скажете про сокуровский "Русский ковчег"? Мало того, что снято одним дублем, Сокуров его ведь тоже молниеносно сделал…

- Сокуров - замечательный режиссер! Я отношусь к нему с глубочайшим почтением и уважением. Мы с ним дружим… ну, так сказать, идейно, теоретически. Мне нравятся его фильмы о Ленине, о Гитлере, мне нравится его картина по Платонову - я от нее в восторге, по тем же братьям Стругацким… Я считаю его очень крупным мастером, но "Ковчег" это не то, к чему меня влечет… Каждому свое - Сокуров умеет снимать быстро, я не умею… То есть, умею - но не хочу. Я не понимаю - зачем? Скажем, "Проверку на дорогах" мне надо было быстро-быстро-быстро успеть - и я быстро-быстро-быстро, не нарушая плана, успел. После чего встретился с собственным фильмом через 15 лет. Такой опыт кое-чему учит…

- Это правда, что главного героя в "Проверке" должен был играть Высоцкий, а не Заманский?

- Неправда. Сценарист фильма Эдуард Володарский, которого Марина Влади охарактеризовала как злого гения Высоцкого, самовольно предложил ему эту роль. Я никогда не хотел, чтобы Высоцкий играл в этом фильме. Мой способ подачи материала не предусматривает столь яркой фигуры. Перебери я пафоса - получилась бы мелодрама. Высоцкий героичен, театрален - а мне была нужна скромная история про русского человека, попавшего в сложные обстоятельства. Давайте возьмем "Плотницкие рассказы" хорошего писателя Василия Белова, забудем гадости, которые он писал. Войдет туда Высоцкий? Да ни за что в жизни! А, допустим, в астафьевскую прозу - которую я очень люблю - может войти. Потому что там уже нерв какой-то другой.

- У Астафьева все несколько романтизировано…

- Правильно, и у меня было бы все чуть романтизировано, и в эту секунду "Проверка на дорогах" погибла бы - она стала бы "Восхождением".

- Лет пять назад вы утверждали, что не будете больше снимать и вообще уходите из кино. Что изменилось?

- Деньги дали. Это, знаете, как в анекдоте. Героиня рассказывает - она любила юношу, но попался богатый старик, а надо было спасать родителей, и она вышла замуж за богатого старика, а вот теперь старик умер и она, наконец, свободна… Ее спрашивают - так что же вы плачете? Она говорит - попался еще один богатый старик. (Смеется). У меня так же. Давно хотелось поставить фильм по роману "Трудно быть богом" Стругацких, а тут позвонили и предложили на это деньги, да еще хорошие люди. Я побился-побился в падучей - и согласился.

- Предположим, я давно читал "Трудно быть богом", помню только про "что", а вот "о чем"… О чем, в двух словах, вы снимаете картину?

- На некоей планете жило-было страшное государство. Ужасное, противное. Где серость привычно глумилась над разумом, и казалось, что так будет до скончания века. А оказалось, что это вовсе не конец света, потому что из-за гор пришел Черный Орден - и вот тут-то начался конец света. Главный герой дон Румата - ученый, прилетевший из нашего земного "светлого будущего". Ему ни в коем случае нельзя вмешиваться в ход событий, чтобы не испортить чистоту эксперимента. Позволено лишь бесстрастно наблюдать за эволюцией. Однако, видя, как гибнут лучшие из лучших, Румата не смог удержаться и стал тем, кого все боятся, кому из страха подчиняются. Быть прекраснодушным наблюдателем глупо, хотя и кровавый вариант никуда не годится. …Правда, прогрессивные реформы пошли. Но кому от этого стало лучше? Фантастика, в которой нет ни грамма фантастики.

- Слово "реформа" заставляет искать аллюзии… В свете того, что вы сказали, как выглядит наш президент Путин?

- Мне Путин нравится. Владимир Владимирович кажется абсолютно достойным человеком. Но в России достойным быть мало - стрельцов надо казнить… Не будешь казнить - закончишь как Александр II. Ноги оторвут. Заметьте, у нас все тираны благополучно закончили свою жизнь, а все хорошие люди… Плохо закончили.

- Опять хороший царь?

- Царь, не царь - какая разница? Просто достойный человек. Чем отличается хороший человек от плохого? "Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: "Что такое хорошо и что такое плохо?"" Люди, которым небезразлично - хорошо поступать или плохо, это хорошие люди. А те, кому все равно - плохие. Убежден, социал-демократы поначалу отличали одно от другого. Когда все перешло в войну, в большевизм, они утратили это чувство, просто над этим смеялись. Им было все равно - хорошо или плохо. Надо убить - значит, надо. …Независимо - царь или генсек-коммунист, если он знает - это безнравственно, так мы делать не будем, он - хороший человек. Если у него это свойство души не умерло, значит, человек не безнадежен.

- Будь сегодня жив писатель Юрий Герман - как бы он оценил наше время?

- Мой отец был сильный, добрый, прекрасный во всех отношениях человек. Один из благороднейших людей, которых я только знал. Мне довелось быть знакомым и с Ахматовой, и с Зощенко, и с Верой Пановой, и с Евгением Шварцем, и с Шостаковичем… Я никого ни с кем не сравниваю, но, мне кажется, что наиболее благородным - объективно, абстрагируясь, - был он. Я иногда с ужасом думаю о том, что отец жил бы в наши дни, когда из демократических устремлений, из жажды свободы, из сахаровых образовалась воровская страна. Никто не хочет признать, что страна воровская, но она - воровская.

- В этом контексте - вы исторический оптимист или пессимист?

- Стопроцентный пессимист. Идея, объединяющая нацию, отсутствует. Работать никто не хочет. Нашим лентяям кажется, что жизнь станет лучше, если побить евреев, прогнать азербайджанцев… У нас любят строить концлагеря, тюрьмы, поскольку думают, что строят для интеллигентов, для всяких прочих непохожих. Не хватает воображения понять, что это строится для самих себя. Хотелось бы ошибиться, но идея коммунизма себя скомпрометировала, а идея фашизма дико удобна - некоторое время. Потом, когда тебя начинают утюжить, становится страшно. Хотя поначалу все кажется складным и ладным.

- Как вы считаете, почему у нас так не любят интеллигентов? Почему в стране, где родилось само это слово, оно всегда носит полууничижительный оттенок?

- Интеллигентов власть никогда не любила. "Это мне в подарок от интеллигенции…" - первое, что сказал Ленин, когда в него кто-то выстрелил. Не Каплан, она была фактически слепой…

- Может быть потому, что в интеллигенской среде так развит, по меткому выражению Виктора Розова, "холуяж", потому что она норовит прильнуть к той самой власти, которую она столь сильно раздражает?

- Лично я к власти не льну. За всю интеллигенцию говорить не буду - да у нас ее практически и не осталось… Мне недавно сказали, что евреев в России живет немногим более двухсот тысяч человек. При Столыпине было 10 миллионов. Думаю, в той же пропорции исчезла и интеллигенция. То есть, конечно, остался кто-то, кто не играет никакой общественной роли - забились по кухням, по норам…

- В вас ведь тоже течет еврейская кровь. Вы как-то сказали, что в наследство от матери вам достался извечный еврейский страх…

- Да, я - смесь нескольких кровей. Отец - русский с немцем, мама - русская с еврейкой… Очевидно, еврейская кровь - самая стойкая. Помню, какое вдруг испытал волнение, попав в Израиль. Но я - не робкий человек. Во мне, я бы сказал, живет постоянное ожидание беды, предчувствие неприятностей - такая характерная еврейская черта. Хотя с проявлением антисемитизма пришлось столкнуться лишь однажды - и то я понял это лишь спустя много лет. Это было в детстве. Меня выбросили из трамвая, крикнув на ходу "Абрам!" Я не сообразил, что к чему, сказал: "Я не Абрам, я Леша…" В той ленинградской школе, где я учился, на евреев и неевреев учащиеся делились по совершенно иному признаку - если ты был физически сильным, ты не мог быть евреем. Даже русский мальчик мог считаться евреем. А мальчик, который умел врезать в морду, не мог. Про него могли шепнуть где-то - но тихо. Я был сильным, занимался боксом, меня это не касалось.

- Наиболее яркое воспоминание детства - навскидку.

- До десяти лет я жил в поселке Киломяки под Питером - теперь он называется Комарово. Среди пацанов было поветрие - строить шалаши. На нашем участке самое удобное укромное местечко нашлось между забором и сортиром. На праздники все вывесили над шалашами красные флаги, но мой флаг из-за сортира бы не было видно - и я повесил его над этим заведением. Явилась комиссия во главе с начальником поселковой милиции. Требовали, чтобы флаг был немедленно снят, а я прилюдно выпорот. Папа очень хохотал. Остальные домашние испугались… Или, скажем, запомнилось, когда приятели сообщили, что все люди, в том числе и мои родители, живут половой жизнью. (Смеется). Нарисовали все подробно, объяснили что и как. Сказали, мол, сами все видели, и более того - пробовали. Я ответил гордо: "Может быть, ваши родители этим и занимаются, но еще раз скажете про моих - получите кирпичом…"

- Кто из великих, с кем сводила жизнь, произвел наиболее сильное впечатление?

- Дело в том, что я не воспринимал тех, кто посещал наш дом, как великих. Например, Евгений Львович Шварц был очень добрым человеком, решал за меня задачки. Каждое лето я жил у него на даче и проклинал все на свете, что должен был это делать. Это была наша дача - папа отдал ее Шварцам при условии, что они будут забирать меня на лето. Помню, был вечер, почему-то не было света. Меня позвали папа и Шварц. Они сидели, выпивали. И папа меня спросил: "Ты читал Панферова?" Я говорю: "Читал". "По-твоему, правильно ему дали Сталинскую премию?" Я говорю: "Правильно, я бы дал две…" Папа сказал с досадой: "Иди отсюда, болван!.." (Смеется). Вот это я помню… Ахматова, Шостакович… Какие они для меня были гении? Ну, приходит какой-то очкарик - и приходит.

Алексей Герман

"Хрусталев, машину!"

Стэнли Кубрик

"Мой друг Иван Лапшин"

Ворошиловский стрелок

Русский ковчег

Проверка на дорогах

Восхождение

Аркадий и Борис Стругацкие, Трудно быть богом

в начало

- Вы ведь учились в мастерской у Козинцева…

- Никогда! Я поступил в мастерскую Козинцева, но обстоятельства сложились так, что пришлось перейти в мастерскую к Венгерову. Я очень с ним подружился и уйти от него не считал возможным…

- А я вообразил, будто ваша скрупулезность при постановке кадра ведет родословную от Григория Михайловича…

- Козинцев не отличался особой скрупулезностью в этом вопросе… Папа считал, что быть гениальным режиссером ему мешает изощренный интеллект. Пушкин писал - поэзия должна быть глуповата. По отношению к кинематографу это утверждение тоже справедливо. Козинцев полагал, что в кинематографе все должно быть очень умно, и поэтому на пути к гениальности притормозил чуть выше середины, а не на вершине. …Поэзия должна быть глуповата. Если вдуматься, и правда, "средь шумного бала, случайно, в тревогах мирской суеты тебя я увидел, но тайна твои окружала черты…" - чуть-чуть глуповато, хотя и гениально, верно?

- Любое искусство в определенной степени должно быть как минимум простодушно - ведь, как ни крути, по своей природе искусство - это игра… А чем ваша собственная семья не похожа на семью вашего детства?

- Во-первых, я менее масштабный человек, чем папа… Может быть, не менее способный в своей профессии, но менее емкий как личность. Во-вторых, в отличие от отца, я женат на женщине очень сильного склада, которая, возможно, нравом не сильнее меня, но уж точно не слабее. Сколько я помнил маму - от ужаса она всегда курила в комнате и сидела в клубах дыма. Она всегда говорила: "Больше всего люблю, когда все дома и все спят". Я это тоже больше всего обожаю. А вот когда сын в Москве, а должен ехать в Венецию (дебютный фильм "Последний поезд" Алексея Германа-младшего отобран для показа на Венецианском кинофестивале - прим. И.Л.), когда в последний момент выясняется, что неправильно напечатаны титры, и царапины на негативе, и что будет неизвестно - от этого я начинаю трястись. И это мне передалось от мамы. …Может сложиться впечатление, что я эдакий мямля - нет, по-своему я крепкий мальчик. Вероятно, в каких-то вещах даже более крепкий, чем отец. Папа все-таки был пуганым, а я - не пуганый, поскольку рос сыном писателя, который дважды пил водку с вождем, у которого была Сталинская премия, огромная квартира, несколько домработниц, личный шофер. Когда папа попадал в какие-то неприятности, постановления и так далее - ниже двух домработниц мы никогда не падали. Отец, кстати, вступил в партию в пятьдесят шестом, после хрущевского выступления.

- И близость к вождю не понуждала к этому?

- Близость к вождю заключалась в том, что отец некоторое время жил у Горького - тому нравилось, как он пишет. И при нем пару раз вместе с другими членами политбюро туда приезжал Сталин. Все страшно напивались - Фадеев пел, Хрущев плясал… Стенограммы этих оргий нашел Евгений Прицкер, мой редактор и товарищ, который потом напечатал их в парижской газете "Новое русское слово"…

Григорий Козинцев

Александр Пушкин

в начало

- Никулин рассказывал, как на съемках "Двадцати дней без войны" вы заставили в мороз выбить стекла в вагоне поезда, где шли съемки, чтобы актеры мерзли "по-настоящему". "По-настоящему" это что - кредо? Вы потому так активно используете актеров-непрофессионалов?

- Даже не "непрофессионалов", а - "не актеров"… Во-первых, и поэтому тоже. Во-вторых, у нас мало хороших актеров. Это легенда, что у нас очень много хороших актеров. Хороших российских актеров можно на двух руках сосчитать. С женщинами дело обстоит еще как-то сносно, а вот с мужиками - труба… Большинство российских актеров находится далеко не в лучшей форме.

- Ярмольник-Румата жалуется, что из-за непрофессионалов один кадр снимается по пятьдесят дублей…

- Из-за него тоже переснимается достаточно. Ему над собой еще работать и работать - равно как и его другу Янковскому. Глядя сцену, где Янковский играет с Макдауэллом, хочется закрыть глаза, когда говорит Олег - и открыть их, когда говорит Макдауэлл. И это не потому, что один из них хороший актер, а другой - плохой. Оба - актеры одинаково высокого уровня, высокого класса. Просто один - колоссально натренированный, а другой - растренированный. Общество десять лет не нуждалось в высоком качестве актерской работы. Любая хреновина проходила под аплодисменты, все привыкли считать себя крупными мастерами. А это не так. Я Леньку очень уважаю, из него может получиться серьезный артист, но для этого необходимо вкалывать, а не качать права.

- Актер Герман помогает режиссеру Герману или мешает?

- Колоссально помогает! Я любую сцену мысленно проигрываю за артиста. И чем бы он мне не морочил потом голову, понимаю, что он плохой артист и ничего не может сделать. Хотя снимался я давно и совсем немного. Кончилось тем, что как-то на "Мосфильме" встретил Юлия Райзмана. Он спрашивает: "Леша, простите, пожалуйста, я такое-то кино видел… Это не вы там играете?" Говорю: "Я". Он с недоумением в сторону говорит: "Не понимаю, зачем ему это нужно?" Пожал плечами и ушел. И я тогда тоже подумал: "Зачем мне это нужно?" (Смеется).

- Между прочим, тот же Ярмольник сказал - "есть школа Станиславского, а есть школа Германа"…

- Школа Станиславского - театральная школа. Театр и кино - абсолютно разные виды искусства. Как живопись - и скульптура. Там и там заканчивают Академию художеств - но это совершенно разные искусства. Плохой театр и плохое кино - две большие разницы. Я просто стараюсь, чтобы артист не хлопотал рожей. Чтобы играл глазами, а не щеками. Не щеки зеркало души, а глаза. Кстати, поэтому я предпочитаю иметь дело не с профессионалами - у них глаза не пустые. В них отражаются живые эмоции, они хотя бы испуганные! С пустыми глазами ничего не добиться - и начинаешь что-то придумывать. Струя воды перед лицом, грим…

- Как вы скучаете?

- Вы знаете, я не скучаю - я сам для себя очень интересный собеседник. Лежу, сам с собой разговариваю…

- Как-то вы намекали на некие реинкарнации…

- Возможно, это фрейдизм, призраки, отголоски каких-то неснятых картин, которые никогда не сниму. Да, есть некое ощущение, будто жил при Наполеоне, что был близко знаком со Сталиным. …Не то чтобы убежден в этом и верю, но вот ощущение есть - что Сталин очень хорошо ко мне относился, и каждое утро я просыпался счастливый и им обласканный. Но это же бред? Или, например, ощущаю, что был в советском концлагере, в немецком…

- Тут что-то и от Фрейда, да, может, и от Эдипа - все же "отец народов". А внутренне, по гамбургскому счету, вы кем себя ощущаете? Хотя бы задним числом, но вам есть с кем себя сравнить…

- Спросите у моей жены - Светлана не даст соврать - я к своей персоне отношусь достаточно иронически. Серьезно отношусь к Феллини, к Бергману, к тому же Норштейну, - а к себе вполне иронически. Просто способный человек, который добавил нечто новое в киноязык. Этим путем сейчас двинутся толпы - кинематограф перешел на цвет, не использовав половины возможностей черно-белого кино. Так же, как и в случае с немым кино, возможности которого остались совершенно нереализованными в силу коммерческих соображений.

- Вы ревнивый человек?

- Нет.

- А в творчестве?

- Абсолютно! Мне ведь надо было бы, допустим, толкаться локтями с тем же Сокуровым? Я же, наоборот, когда посмотрел "Молох" - впал в телячий восторг. А соревноваться с какими-то иксом-игреком и подавно смешно. Это особенно на примере спорта понятно - дальше прыгаю, да и все. "А вот он хороший, он член профкома, он половой психопат, пятое-десятое…" Я прыгаю на шесть семьдесят, он - на шесть тридцать. Точка. Я знаю, что прыгаю на шесть семьдесят - и отвалите.

Юрий Никулин