byddha_krishna1958

Тэд Уильямс (настоящее имя — Роберт Пол Уильямс) — американский писатель-фантаст, детство которого прошло в маленьком городке Пало-Альто, неподалеку от Стэнфордского Университета. После окончания школы, в отличии от большинства своих друзей, Уильямс решает заняться зарабатыванием денег на жизнь. Во-первых, потому что его семья никогда не была состоятельной, а во-вторых потому что ему самому это казалось более интересным. Он пел в рок-группе (она называлась «Idiot»), продавал обувь, разносил почту, работал в театре, на телевидении и радио (почти 10 лет!), а также — в фирме по производству мультимедийных приложений. Это далеко не полный список занятий, которые он перепробовал. Однако в один прекрасный день, по собственному признанию, он решил «прекратить делать некоторые ужасные вещи» и сосредоточится на писательстве, которое в перспективе могло принести ему достаточный доход. Кроме романов, Уильямс пишет также сценарии для кино и телевидения и книги комиксов.

Тэд Уильямс живет с женой в Лондоне и в Сан-Франциско.

http://fantlab.ru/autor159

Тэд Уильямс — один из самых известных современных фантастов; собственно, до появления Джоан Роулинг он твёрдо держал первое место по популярности. В честь его книг называли песни, а другой сверхпопулярный фантаст, Джордж Мартин, начал писать под его влиянием. Самый известный цикл Уильямса — «Память, Скорбь и Тёрн» — разошёлся миллионными тиражами, в России помимо него издавалось ещё несколько книг: «Война цветов», «Иноземье» и две книги из последней тетралогии «Марш теней».
Секрет его популярности — великолепный культурный бэкграунд. В книгах Уильямса вы встретите элементы древнеегипетской и славянской мифологии, японской эстетики и итальянской архитектуры, французской поэзии и английской истории. О законах жанра, системе культурных отсылок и современном положении фантастики писатель беседовал с Ксенией Щербино и Владом Поляковским.

— Цветан Тодоров определяет фантастическую литературу как колебание, испытываемое человеком, когда он наблюдает явление, кажущееся сверхъестественным. А как бы вы определили жанр? Что такое фантастика для вас?
— Всё, что говорит читателю: «Это мир, которого вы не знаете. Позвольте я покажу вас разницу». Я не уверен, что хотел бы создать атмосферу этого колебания, для меня важно детское желание увидеть некое место, которое кажется реальным, хотя читатель знает, что это не так.

— В чём вы видите различие между двумя направлениями фантастической литературы — фэнтези и научной фантастикой? Сложно ли для вас работать в обоих жанрах?
— Я вырос на книгах обоих направлений, и меня никогда не волновал вопрос, научная фантастика это или фэнтези: Рэй Брэдбери, Толкиен (конечно), Майкл Муркок, Фил Дик, Фриц Лейбер, Урсула Ле Гуин, Харлан Эллисон, Роджер Желязны — и это лишь несколько имён из научной фантастики. Барбара Тахман и Хантер С. Томпсон, если говорить о нехудожественной литературе.

На самом деле это современные коммерческие маркетинговые стратегии заставляют выбирать. Почему «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери — научная фантастика? По логике это магический реализм, в котором наука используется как магия, — Брэдбери особо не объясняет, что, и как, и почему работает.
А я готов работать в любом направлении, которое «работает», которое заставляет нас «чувствовать».

— При создании Средиземья Толкиен хотел создать англосаксонскую (английскую) мифологию, отрицая «всю эту кельтику». А как вы относитесь к кельтскому наследию?
— Я, конечно, не испытываю ненависти Толкиена к популярному на тот момент течению в искусстве — «кельтским сумеркам», У.Б. Йейтсу и другим.

Признаться, на меня даже больше повлиял Йейтс и его версии ирландских сказок и легенд, чем любимые источники Толкиена, но оба оказывают на меня одинаковое эмоциональное воздействие.

— Хорошо, если с мифологическими источниками всё более или менее ясно, то почему вы обратились к кошкам в истории кота Хвосттрубой? Это своего рода параллель с кошками Элиота?
— Когда я писал «Песнь Хвосттрубой», я впервые стал жить с кошками, так что это была неподдельная реакция на новую и забавную ситуацию. У меня есть и другой похожий опыт — «Война цветов», построенная на цветочной символике. Цветы были логичным следствием детального исследования бэкграунда.

«Ни в чём нельзя быть уверенным. В действительности всё не так, как на самом деле» — вот credo Дика. Ещё до возникновения феномена виртуального пространства фантаст создал его аналог, отчего во времена компьютерных технологий выдумки сорокалетней давности выглядят актуальными. Ставший посмертно знаменитым после триумфа фильма «Blade Runner» Ридли Скотта (экранизации романа «Снятся ли андроидам электроовцы?») Филип Кендред Дик скончался ещё в марте 1982 года. Вероятность того, что писатель мог бы благополучно дотянуть до 16 декабря 2008 года, была исчезающе мала.

Филип Дик, мёртвый и недовольный

Но вообще ни у чего нет единого источника. «Марш теней», например, в большей степени посвящён исследованию некоторых идей эпического фэнтези с неожиданной стороны. И у меня есть мои хобби, мои маленькие одержимости.
Все, кто знает мои работы, ожидают (и обычно находят) по крайней мере пару эпизодов, в которых кто-то теряется в туннеле, эпизоды столкновения с новой культурой и т.д.
Но, думаю, в этой работе я постарался глубже заглянуть в мир семьи, так как сейчас в своей жизни я прохожу именно этот этап — я отец подрастающей семьи.
На этот раз большую роль играют дети, которым приходится резко стать взрослыми и переосмыслить отношения с родителями и т.д. И ещё о том, как раны прошлого продолжают влиять на настоящее, — ещё один из моментов, которые всегда меня восхищали.

— Во многих ваших книгах изначальное противодействие происходит между двумя братьями: в «Ордене манускрипта» — между Джошуа и Элиасом, в «Хвосттрубой» — между перворождёнными богами-кошками, в «Марше теней» — между божественными семьями…
— Меня интересует вопрос, как люди поднимаются к власти и как теряют её; конечно, и монархические общества, то есть общества, в которых есть правящие семьи. Конечно, в «Иноземье» нет правящих семей, по крайней мере в прямом смысле этого слова, однако много внимания уделяется захвату власти и перераспределению власти.

Я думаю, это связано с тем, что фэнтези чаще всего разворачивается в доиндустриальном обществе, в котором чаще всего монархия. Лично мне плевать, где находится власть, мне лишь интересно, как люди добиваются её.

— Есть ли у вас какие-то возвращающиеся темы, какие-то вопросы, которые перетекают из книги в книгу?
— Ну конечно! Я уже упоминал некоторые из них: древние цивилизации, забытые туннели и сотни других. Родители и дети. Столкновение с новыми и странными культурами. Обретение контроля над собой. Последствия культурных пересечений. То, как история меняется в соответствии с желаниями и предубеждениями тех, кто её передаёт. И ещё много чего.

— Как вы представляете себе эстетические принципы разных рас? В «Ордене манускрипта», мне кажется, вы гениально смешали азиатские черты с кельтским наследием — и как вам это только пришло в голову?
— Меня вообще восхищают различия культур, это так увлекательно! Я не думаю, что на земле какая-то одна культура лучше, чем другие, так же как я не думаю, что люди «правят» планетой, а животные нужны только затем, чтобы приносить нам пользу.

Я сторонник теории эволюции, и я думаю, что гораздо более увлекательно открывать для себя, как эволюция оказывает влияние на вещи, чем считать, что есть определённые «правды» о том, кем и чем могут быть люди.
Что касается смешения азиатских и кельтских черт, то, если вы о ситхи, я просто хотел, чтобы они действительно отличались от главного героя, чтобы ему пришлось научиться понимать их, и это бы помогло и читателю понять их чуть больше.

— Как вам пришла в голову мысль географически-социального параллелизма в цикле «Манускрипта»?
— В «Ордене манускрипта» это было очень даже специально, потому что я хотел дать читателям какие-то зацепки, чтобы запомнить все имена и культуры. Поэтому эрнистири стали у меня более валлийскими, а риммергардцы — более скандинавскими, чтобы читателям, на которых и так свалилось много новой информации, было проще делать мнемонические ассоциации и почувствовать себя более уверенно в мире Остен Арда.

— «Орден манускрипта», «Иноземье», «Марш теней» — всё это скорее эпос, чем фэнтези. Вы с самого начала продумываете весь сюжет целиком или он развивается постепенно? Что самое сложное в написании такого долгого эпоса? И что самое важное при сотворении нового мира?
— У меня никогда не бывает такого, чтобы я представлял весь сюжет сразу, даже если я начал писать книгу. Иногда сюжет полностью предстаёт передо мной в самом конце, в особенности если речь идёт о многотомной эпопее.

Самое сложное в написании объёмной книги — удерживать интерес читателя, заставляя его читать дальше, с нетерпением гадая, что будет дальше. Самое важное в создании новых миров — это то, что я называю «эффектом замочной скважины». На деле это сводится к тому, что читатели могут лишь мельком взглянуть (словно через замочную скважину) на самые разные вещи, которые на деле не объясняются, поэтому у них создаётся ощущение целого мира за основным действием.

— Вас не раз сравнивали с Толкиеном. Ваш мир протолкиеновский или антитолкиеновский? Как вы считаете, толкиеновское наследие присутствует в каждом фэнтези или можно написать фэнтези-роман иначе?
— Любой современный писатель, который пишет эпическое фэнтези и не рассматривает Толкиена, начиная новую книгу, сознательно отрицает то, что ему отрицать не следовало бы. Ведь даже если ему нет дела до Толкиена, то большинству его читателей есть.

Я рано влюбился в мир Средиземья, но тем не менее я понимаю, почему Толкиен — это Толкиен, а я нет… Некоторые писатели не понимают, что очень многое в мире Толкиена было создано сознательно, не то чтобы гномы и эльфы должны выглядеть или действовать именно так — просто Толкиен хотел их видеть такими.
И конечно, у Толкиена свой особый эсхатологический взгляд, который отличается от моего, поэтому я не стал бы ему подражать.

— Как вы думаете, Толкиен действительно придумал фэнтези или это критики приписали ему, а потом это предположение распространилось?
— Толкиен придумал второю половину жанра фэнтези, квестовое фэнтези, которое существовало и до него, но большинство людей не признавало его. (Другая половина, которая не имеет к нему отношения, — то, что мы называем «мечом-и-магией» или «героическим фэнтези», то есть Конан и его собратья-варвары).

Поэтому сложно сказать, писал ли Толкиен в жанре фэнтези, — его направление фэнтези фактически не существовало до него. «Властелин колец» оказался столь могущественной силой именно потому, что создавал новые параметры.

— В ваших работах множество отсылок к мифологии. Можно ли сказать, что какая-то из древних традиций нравится вам более всего?
— Признаться, мне вообще нравится мифология. Я с превеликим удовольствием поиграл с бушменскими мифами и древнеегипетским фольклором в «Иноземье» и с различными западноевропейскими и средиземноморскими мифологическими системами в «Марше теней».

Я бы просто не смог выбрать любимое направление в фольклоре — мне нравится всё, потому что мифология показывает, как люди думали о мире (и подчас думают до сих пор). К тому же большинство мифов — это прекрасные истории, оставляющие чувство удовлетворения у читателя. Поэтому они и сохранились так долго.

— Какая из ваших собственных книг нравится вам больше всего и почему?
— Ещё один сложный для меня вопрос, потому что все они важны для меня. Да и нельзя сказать, что я написал так уж много: три длинные многотомные истории, парочка однотомных историй («Хвосттрубой» и «Война цветов»), несколько более коротких работ и, может быть, две дюжины коротких рассказов.

Пока я думаю, что моё самое продуманное и амбициозное произведение — «Иноземье».

— Ваши книги очень визуальны. Учитывая, насколько детальны ваши описания, их было бы легко перенести на экран. Повлиял ли на вас кто-нибудь из художников?
— Называть любимых художников или музыкантов всегда очень сложно — мне нравится столько совершенно разных вещей! Я люблю Босха и Брейгеля, но мне также интересны Паула Рего, и Энтони Гормли, и австралийские художники вроде Эмили Кингварэйи. Мы с женой коллекционируем народное искусство и работы нескольких модных художников.

Фантаст Пол Керни объясняет, с чем связан расцвет фэнтези и в чём принципиальная разница между фэнтези и фантастикой. Ну и, разумеется, вспоминает о Толкиене и кельтской мифологии. Пол Керни — во всех отношениях необычный фантаст. Одним из первых в своём поколении он начал новый тренд: сочетание реальности, подробной и детальной вплоть до географических названий и исторических событий, и тёмной, на грани абсурда, фантазии.

Пол Керни: «Слишком много фантазии — как жвачка: можно долго надувать пузырь, но рано или поздно он лопнет»

Я бы не сказал, что на меня повлиял какой-то конкретный художник, но я бы сказал, что люблю визуальное искусство, потому что я сам человек визуального, и это находит своё отражение в моих работах в целом.
Что касается переноса фэнтези на экран — практика показывает, что это возможно и даже прибыльно. Думаю, у Питера Джексона и компании прекрасно удался «Властелин колец», а Гильермо дель Торо прекрасно перенёс на экран «Хеллбоя» Майка Миньолы.
В целом же можно сказать, что с эпическими произведениями получается хуже, потому что их приходится развивать и расширять, да и требуется большое полотно. Возможно, интереснее получится с телевизионным мини-сериалом. Мне любопытно посмотреть, что выйдет из «Огня и льда» Джорджа Мартина, который должны показать по каналу HBO.

— Вы упомянули Мартина; кто из фантастов — ваших современников вам интересен?
— Зависит от того, насколько узкие рамки задавать. Есть сотни авторов комиксов, которые мне нравятся, — Алан Мур, Уоррен Эллис, Гейл Саймон, Грант Моррисон, Нейл Гейман, Брайан Толбот, Миньола и многие другие, включая, например, Дэна Клоуса и близких ему авторов, которые не попадают под обычное определение фантаста.

Что касается людей, которые работают в том же жанре, что и я, в литературе, — Муркок продолжает писать прекрасные книги. Мне также очень нравится, что делают Джордж Мартин, Дэн Симмонс, Стив Браст и многие другие.
Но в последнее время я меньше читаю фэнтези и больше — истории и детективов, что обусловлено моей следующей работой. Поэтому уверен, что я наверняка забыл назвать целую кучу современных мне авторов, которых люблю.
Честно, ненавижу выбирать самых любимых, особенно среди современников… ведь через несколько месяцев мой ответ мог бы быть другим… и конечно, всегда найдётся, что прибавить к списку.

Вопросы задавали Ксения Щербино, Владислав Поляковский

http://www.chaskor.ru/article/ted_uilyams_kak_lyudi_podnimayutsya_ko_vlasti_i_kak_teryayut_ee_23299