- Дюплэ! Вы ничего не слышали и ничего не играли. Вы совершенно забыли
все, что происходило во время вашего сна, сядьте и проснитесь!
Дюплэ, сев, сонно открыл глаза. Пробуждение оставило ему чувство
беспредельной тоски; он помнил лишь, зачем пришел к Румиеру, и, восстановив
это, задал соответствующий вопрос.
- Следовало ожидать этого, - сказал Румиер, стоя к нему спиной и
повернувшись лишь после того, как овладел волнением. - Вы сыграли несколько
опереточных арий, перемешанных с обрывками серенады Шуберта.
После краткого разговора, последовавшего за сообщением Румиера, Дюплэ,
растерянно извиняясь, поблагодарил его и вышел на улицу. Здесь, с первых
шагов, догнал и остановил его неизвестный, прилично одетый человек; он был
чрезвычайно возбужден; взглянув на скрипку Дюплэ и мельком поклонившись,
человек этот спросил:
- Простите, не вы ли это играли сейчас за окном, выходящим на
переулок? Музыка ваша внезапно оборвалась; случайно проходя там, я слышал
ее и желал бы еще услышать. Что играли вы?! Вопрос мой не празден: я,
бывший офицер, плакал навзрыд, как маленький, среди шума и суеты дня, от
неведомых чувств. Что это, ради бога, и кто вы?
Дюплэ, начавший слушать рассеянно, под конец речи прохожего мгновенно
уяснил истину. Бешенство овладело им. Оставив своего собеседника, с
быстротой оскорбительной и тревожной, он кинулся назад, позвонил и менее
чем через минуту снова стоял перед изумленным гипнотизером. Ярость
заставила его потерять всякую связность речи; задыхаясь, он крикнул:
- Ты скрыл!.. Скрыл!.. Негодяй! Знаешь ли ты, что взял у меня?! Хуже
убийства! Нет прощения! Смерть!.. Смерть за это!
Он бросился на Румиера и повалил его, нанося удары. В этот момент
явились на шум слуги. Они не без труда связали Дюплэ, который после того
распоряжением доктора был отвезен в психиатрическую лечебницу.
С тех пор он жил там, проявляя все признаки неизлечимой меланхолии,
перемежающейся время от времени припадками самого разнузданного бешенства.
В тихом состоянии он обыкновенно подолгу с тоской и слезами играл на своей
скрипке, ища потерянное и удивляя врачей оригинальностью некоторых
фантазий, сочиняемых беспрерывно. Иногда, среди вариаций на одну, особенно
грустную тему, из-под смычка слетали странные такты, заставляющие бледнеть,
- вспышки обессиленной красоты, намеки на нечто большее... но это
повторялось все реже и кончилось с его смертью, пришедшей в бреду, полном
горячих просьб поднять безжалостный занавес, скрывающий таинственное,
прекрасное зрелище.