![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
byddha_krishna1958
В истории двадцатого века есть лишь несколько имен психологов, которые достойны уважения.
В это списке, сразу же после гениального Карла Юнга следует имя - Абрахама Маслоу, человека, который был больше, чем психологом. К сожалению, его имя предпочитают вспоминать лишь в связи со знаменитой "пирамидой потребностей".
Тогда, как сам Маслоу знал, что у эта "пирамида" поднимается выше, "за облака"...
На самом деле в конце концов он отказался и от своей классической "пирамиды", которую зубрят студенты-психологи (спрашивается, зачем?)
Он не был догматиком и пленником одной концепции, мыслил свободно и незаурядно...
Как подлинный мистик, понимающий ценность земного бытия.
Абрахама Харольда Маслоу (1908—1970) числят, и с полным правом, одним из основателей гуманистической психологии. Однако сам основатель ограничивающих определений не жаловал.
«Нет необходимости, — настаивал он незадолго до смерти, — говорить о гуманистической психологии, прилагательное не нужно. Не думайте, что я антибихевиорист. Я антидоктринёр... Я против всего, что закрывает двери и отрезает возможности». Правда в этом была: Маслоу надеялся быть не изобретателем очередного изма, но создателем новой психологии вообще, включающей в себя возможности всех предыдущих да избегающей притом их ограничений. И, пожалуй, не только психологии, а нового мировоззрения, по крайней мере новой модели человека.
Забегая вперёд, скажем, что в отношении человека западных культур это ему удалось: он в самом деле стал одним из создателей новой антропологической оптики и одним из инициаторов того большого, многообразного, неравномерного события в истории западной мысли, которое хочется назвать гуманитарной революцией. Забегая вперёд ещё дальше, добавим, что к степени научной строгости его построений это не имеет ни малейшего отношения, поскольку перевороты подобного масштаба происходят на других уровнях.
Да, учёная чёткость, похоже, сильной стороной Маслоу никогда не была.
Например, говоря о центральном концепте своей теории мотивации — о «природе» человека, он пользуется весьма разнообразным набором вроде бы синонимичных друг другу и не очень отдифференцированных понятий: «глубинная природа», «(бессознательная) самость», «внутренний (психический) мир», psyche... Не исключение и «самоактуализация» — коренное, знаковое его понятие и, пожалуй, главное его терминологическое достижение (Маслоу этого термина, строго говоря, не изобретал, но тщательнее предшественников его разработал). Даже она претерпела по меньшей мере пять различных интерпретаций. Претерпела бы, наверное, и больше, не оборвись жизнь Маслоу так внезапно и рано.
Он прошёл основательную научную школу и всю жизнь успешно работал в академической среде. Однако обладал темпераментом скорее не исследователя, а проповедника, властителя дум, и при первой же возможности и необходимости постарался занять соответствующую нишу.
Маслоу прошёл путь, типичный для больших психологов ХХ века: от исследователя (естественнонаучного толка, ибо естественные дисциплины были тогда образцом научности) к мудрецу и учителю жизни. Начиная говорить о душе и её устройстве, наиболее крупные из них практически неминуемо приходили к суждениям о сущности, судьбе и смысле человека. И неудивительно: мнения на сей счёт традиционных религий к первой половине ХХ века уже мало кого всерьёз волновали, а вопросы и потребность в ответах на них оставались. Антропологическая, знаете ли, константа.
Предыдущих психологий, с которыми Маслоу намеревался спорить, чьи достижения собирался синтезировать, а ограничения — преодолеть, было, по большому счёту, две: бихевиоризм и психоанализ. Они властвовали на американском интеллектуальном поле 1930-х (когда начиналась научная биография Маслоу) практически безраздельно. Обе были у Маслоу-психолога в крови.
Он начинал как бихевиорист, что естественно: бихевиористы были его учителями. В университете Висконсина, где Маслоу в начале 1930-х изучал психологию, он учился у бихевиориста Гарри Харлоу и написал под его руководством диссертацию по сексуальному поведению и доминированию у обезьян. По собственному признанию, он был очарован Дж.Б. Уотсоном и «предан бихевиоризму», ставшему для него — вспоминал Маслоу позже — «источником воодушевления».
После Висконсина, в духе другой доминанты тогдашнего американского интеллектуального поля, он занялся исследованиями сексуального поведения человека, совершенно разделяя фрейдистские взгляды на этот предмет. Через психоанализ он прошёл не только как исследователь, но и как анализируемый. На его мировосприятии и мышлении такой опыт не смог не оставить глубокого отпечатка. Основным выводом пациента из пережитого стало представление об огромной разнице между умственным, «головным» знанием и реальным переживанием собственного внутреннего мира.
Уже издав свою «Мотивацию и личность» (1954), Маслоу продолжал считать психоанализ лучшей системой для анализа психопатологии и наилучшей из возможных психотерапий вообще. Однако претензии фрейдизма на роль общепсихологической теории он находил безосновательными.
Психоаналитики, считал он, делают выводы о природе человека, наблюдая не лучшие, а худшие её проявления. Бихевиористы же строят свои предположения о ней, изучая животных и не видя специфики человеческого. Кроме того, они отождествляют «среднее» с «нормальным»: изучая то, что есть, упускают из виду то, что может быть, и особенно то, что должно быть. Выяснение этого Маслоу и поставил себе задачей.
Необходимость занять нишу властителя дум случилась в декабре 1941 года — после Пёрл-Харбора, когда США вступили во Вторую мировую войну.
Маслоу вообще был из тех, чей личный опыт и теоретические построения принципиально не отделимы друг от друга, практически — две стороны одного и того же. Потрясённый разразившейся катастрофой, он, бывший уже в непризывном возрасте1 (33!), в первые же дни войны почувствовал, что занятий одними академическими исследованиями недостаточно: лабораторная, кабинетная психология слишком мало, если вообще может помочь решению мировых проблем. Он решил «посвятить оставшуюся часть своей жизни поиску такой достаточно полной теории человеческого поведения, которая могла бы быть полезна для утверждения мира на земле, основываясь при этом на фактических данных, которые могли бы быть приняты всем человечеством»2. Тут-то он и «поставил своей задачей синтезировать многие изученные им взгляды»3, прежде всего психоанализ и бихевиоризм.
Предложить если и не в противовес, то в дополнение этим двум «силам» западной психологии — третью.
Создать психологию, которая давала бы возможность ответа на вопросы столь же наивные, сколь и, по собственным его словам, извечные: «Что такое хорошая жизнь? Что такое хороший человек? Как можно научить людей отдавать предпочтение хорошей жизни? Как надо воспитывать детей, чтобы они выросли хорошими людьми?..» «То есть, — признавался Маслоу в книге «К психологии Бытия» (1968), — мы верим в возможность научной нравственности и в нашу способность её сконструировать».
Безоблачное доверие к науке, в нашем воображении ассоциирующееся скорее уж с XIX веком, нашло неожиданно массовый отклик в середине ХХ века… А впрочем, что же тут неожиданного: ведь достаточно надёжных ответов западному человеку ко второй половине ХХ столетия так никто и не предложил, но и убедить его в том, что без таких вопросов можно прекрасно обойтись, тоже ещё никому не удалось. Авторитетнее науки и разума ничего не нашлось (религию уже почти не слушали).
Маслоу, при всей его чуткости к запросам времени, отважился быть обескураживающе анахроничным, тем большее, надо полагать, произвёл впечатление. От имени науки он решился заговорить со своей скептичной, прагматичной, мало склонной очаровываться американской аудиторией о миссии, призвании и судьбе. И даже о спасении души, хотя всё связанное с религией было ему по меньшей мере глубоко чуждо. Такие громкие слова в западном мире, по крайней мере не с церковной кафедры, не звучали к тому времени уже давно.
Маслоу, впрочем, разумел под ними вещи совершенно земные и вполне доступные, причём каждому. В качестве миссии, призвания и спасения души он предложил самоактуализацию и личностный рост. Чуткость к собственной природе, как можно большее соответствие ей и раскрытие как можно большего числа вложенных в тебя способностей и возможностей. Максимальной самоактуализованности, правда, удаётся достичь чрезвычайно немногим — во всём человечестве Маслоу (не очень ясно, на основе какой статистики) насчитывал их не более одного процента. Но к этому, утверждал он, можно стремиться. Более того, к этому-то как раз стремиться и должно: только самоактуализованных, достигших полноты самораскрытия, можно назвать не просто здоровыми (в отличие от нас, бытовых невротиков), но настоящими людьми в полном смысле этого слова. По сравнению с ними основная масса живущих — лишь более-менее и чаще всего менее — выделанные заготовки. Но сами и виноваты.
«Абсолютно здоровый, нормальный, счастливый человек, — обещал Маслоу, — не имеет сексуальных потребностей или потребностей в пище, или в безопасности, или в любви, или в престиже, или в самоуважении, за исключением редких эпизодов быстро проходящей опасности». Место всего этого у такого человека занимает стремление к самоактуализации, «определяемой как непрерывная актуализация потенций, способностей и талантов, как осуществление миссии (или призвания, судьбы, предначертания, предназначения), как более полное знание и принятие собственной сокровенной сущности, как непрестанное стремление к единству, интеграции или синергии личности».
«Человек, — настаивал Маслоу, — должен быть тем, кем он может быть». В противном случае он, по сути, предаёт самого себя. Человек ответствен за себя; он (разделял Маслоу представления своего современника — Сартра) то, что он выбирает и что он из себя делает. «Если вы намеренно собираетесь стать менее значительной личностью, чем позволяют вам ваши способности, — грозил он своей аудитории, — я предупреждаю, что вы будете глубоко несчастливы всю жизнь». Счастье здесь упомянуто не просто так, не в качестве сладкой приманки. Как и ещё один его ровесник и коллега, психолог и мыслитель Эрих Фромм, Маслоу был уверен: оно — «побочный продукт» правильно выбранного пути, показатель его правильности и праведности.
Вот смысл жизни, её цель и оправдание. Вот возможность жить в мире с самим собой, истерзанным конфликтами, конечную неразрешимость которых фрейдизм обещал нам со всей уверенностью.
Поэтому-то книги Маслоу стали расходиться стотысячными тиражами. Он стал предметом массового чтения, вышел за пределы профессионального внимания и стал достоянием заинтересованных и проецирующих на него свои смыслы непрофессионалов. То есть вошёл в состав культуры и стал — руками этих непрофессионалов — воздействовать на разные её стороны.
Да, Маслоу не выстраивал знаменитой пирамиды, прилежно зазубриваемой студентами к экзамену по психологии. Выстроили её популяризаторы. Для наглядности. Впервые, как сообщает нам «Википедия», она встречается в немецкоязычной популярной литературе уже после смерти Маслоу, в 1970-х — например, в первом издании учебника У. Стоппа 1975 года4. Он даже, в отличие от тех же популяризаторов, никогда не утверждал, что порядок образующих её потребностей жёстко фиксирован и у всех людей при всякой погоде одинаков, он был мудрым и гибким человеком и понимал, что это не так. Но в его построениях многое вызывает скепсис.
Под именем «природы человека» он на самом деле смоделировал в своей теории мотивации всего лишь порядок ценностей западной культуры, притом в американском её варианте. Все эти потребности, от низших до высших уровней пирамиды, он считал врождёнными и имеющими биологическую природу — по сути, инстинктивными («инстинктоидными», как он осторожно выражался). То есть врождённы и подобны инстинкту не только потребность в пище и безопасности, но и в красоте, в познании, даже в любви. То есть не в сексуальном взаимодействии и не в размножении, а именно в любви: в восхищении, служении, самоотдаче; в том, чтобы быть принятым, понятым, чтобы обмениваться с другим радостью и нежностью. Ну ведь сложная же культурная практика. А вот поди ж ты!
Или то, что отношения человека с культурой у Маслоу вообще не слишком продуманы. С одной стороны, конечно, без культуры человеком, тем более самоактуализирующимся, не стать. С другой — в важном деле самоактуализации культура вообще скорее мешает, чем помогает. Чтобы стать самим собой, надо ей сопротивляться. Самоактуализирующийся человек, конечно, принимает её условности, но относится к ним не вполне всерьёз — скептически и с дистанцией. Он должен быть от них свободен. (Понятно, за что Маслоу любили студенты-бунтари шестидесятых!)
Или что описание самоактуализирующихся личностей (смоделированных Маслоу откровенно на основе личных симпатий и ценностей) столь же пристрастно и утопично, сколь и нечётко. Первыми их образцами, под влиянием которых Маслоу на эту тему вообще задумался, стали встреченные им в молодости в Нью-Йорке Макс Вертхаймер и Рут Бенедикт. Точнее, его собственное впечатление от них. Откуда он взял 24 признака, характеризующих таких людей? Почему не 25, не 68? Где он вообще наблюдал эту утопию во плоти? И как в принципе мог что-то наблюдать, если не проводил никаких связанных с этим экспериментов, а выборка, на основе наблюдений за которой он формулировал свои умозаключения, была заведомо нерепрезентативной?
Спекулятивные, в сущности, построения. Миф.
Да, масловская самоактуализация — миф. Но этим она и ценна: только мифу — неоднозначному, не до конца конкретизируемому смысловому образованию — удаётся быть настолько плодотворным, позволять себя домысливать, дразнить, обнадёживать, провоцировать своей неоднозначностью. То есть врастать в реальность и становиться реальностью.
Он вообще очень вписался в атмосферу, задачи, ожидания западных шестидесятых годов, по обилию надежд, утопий и проектов очень родственных, думается, даже однокоренных нашим шестидесятым (когда было написано основное число его книг и когда они были интенсивнее всего прочитаны). Действительно, после смерти Маслоу, в 70-х, никаких существенных, неожиданных разработок его концепции последователями — столь же радикальных, распахивающих двери, как она сама — не случилось5. В последнее десятилетие жизни Маслоу в 60-х с его идеями произошло всё самое живое и интересное. Не это ли признак настоящего, интенсивного чтения?
Шестидесятые вообще активно интересовались возможностями человека, их максимальным освоением и расширением, растягиваемостью и проницаемостью человеческих границ. Отсюда — и исследовательский интерес к изменённым состояниям сознания, к отличным от европейских видам знания и способам познания, интерес к эзотерике и мистике, экспериментирование с психоделиками в рамках вполне академической науки, появление и влияние немыслимых прежде культурных фигур типа Станислава Грофа, Грегори Бейтсона, Карлоса Кастанеды. Маслоу, чьи интересы лежали вроде бы в другой плоскости (а уж мистику с эзотерикой он вообще на дух не переносил!), был таким же типичным шестидесятником, как и они, человеком одного с ними контекста. Кстати, не зря он в конце жизни поддерживал возникший тогда в Калифорнии Институт Эсален и другие группы, занятые изучением возможностей человека.
Маслоу был в числе участников и творцов состоявшейся в западных науках в середине века гуманитарной революции: пересмотра традиционной иерархии наук, вершину которой по меньшей мере с XIX века занимала физика, высвобождения гуманитарных дисциплин из-под диктующего авторитета естественных и обретения ими своей методологической специфики. Он был из тех, кто проделал значительную часть этой работы в психологии.
Кстати, миф мифом, а моделью для формирования «нового человека» предложенная Маслоу теория личности стала: именно её сделали главной теоретической основой реформирования системы образования в Штатах во второй половине ХХ века. Это — по крайней мере в идеале — бережное отношение к личности ученика, учёт индивидуальных особенностей его психики, культивирование у него ответственности, склонности к творчеству, готовности к личностному росту и той самой, обильной смыслами до отсутствия границ, самоактуализации. Миф или нет, а по Маслоу воспитывается уже не первое поколение.
Его идеи стали частью идеологии и практики самовосприятия западного человека второй половины ХХ века. Да и начала нашего столетия тоже, ибо радикальных переворотов в этом смысле, кажется, пока не было.
И разве не провоцирует на то, чтобы задуматься, не соблазняет снова поверить в любимую утопию человека Запада — самопревосхождение хотя бы вот эта знаменитая среди многих знаменитых цитата: «Прав был тот биолог, который заявил, что он обнаружил недостающее эволюционное звено между человекообразными обезьянами и цивилизованным человеком: это мы!»?
1 По крайней мере так утверждает биограф Маслоу Ф. Гобл (Третья сила //)
2Абрахам Маслоу. Новые рубежи человеческой природы.
3 Там же.
4 Абрахам Маслоу в Wikipedia
5 Во всяком случае таково мнение Д.А. Леонтьева: «В научном <…> плане начиная с семидесятых годов прошлого века эти идеи не получили нового развития» (Леонтьев Д.А. Самоактуализация как движущая сила личностного развития: историко-критический анализ //)
http://www.chaskor.ru/article/raspahnuvshij_dveri_16388Маслоу Абрахам Харольд (Abraham Harold Maslow. 1908-1970)
С легкой руки Абрахама Маслоу понятия самоактуализации и личностного роста являются одними из ключевых, даже культовых в современной психологии. Работы Маслоу у нас сегодня цитируют часто, хотя доступны они стали лишь в последние годы и, честно говоря, немного найдется тех, кто их внимательно прочитал. Известны они главным образом в реферативном изложении, и большинство студентов-психологов обычно ограничиваются тем, что зазубривают «пирамиду потребностей» по Маслоу в ночь перед экзаменом, чтобы больше о ней не вспоминать. На самом деле роль Маслоу в мировой психологии гораздо глубже и серьезнее
ДЕТСТВО В БРУКЛИНЕ
Абрахам Гарольд Маслоу родился 1 апреля 1908 года. Столь странно для американца звучащую фамилию нам, наверное, следовало бы произносить в привычной манере - Маслов. Эту фамилию носил отец будущего психолога, выходец из южных губерний Российской империи, который, подобно десяткам тысяч своих еврейских соплеменников, потрясенных безжалостными погромами начала века, перебрался в Новый Свет. Там он открыл мастерскую по изготовлению бочек, «встал на ноги» и выписал с родины свою невесту. Так что их первенец, который в иных обстоятельствах мог бы быть нашим соотечественником и зваться Абрамом Григорьевичем Масловым, родился уже в Бруклине, не самом респектабельном районе Нью-Йорка.
Детские годы Маслоу могли бы послужить замечательным сюжетом для психоаналитического очерка. Его отец оказался далеко не идеальным семьянином, точнее говоря - пьяницей и бабником. Он надолго исчезал из дома, так что его положительное влияние на детей (их в семье было трое) определялось главным образом его отсутствием. Остается только удивляться, что семейный бизнес довольно успешно развивался и позволял семье вполне благополучно существовать. А впоследствии и сам Абрахам, уже будучи дипломированным психологом, принимал участие в руководстве производством бочек.
Отношения Абрахама с матерью складывались скверно и были окрашены взаимной неприязнью. Миссис Маслоу была вздорной особой и жестоко наказывала детей за малейшую провинность. К тому же она откровенно отдавала предпочтение двум младшим детям, а первенца недолюбливала. В памяти мальчика на всю жизнь отпечаталась сцена: мать разбивает о стену головы двум кошкам, которых сын принес с улицы.
Он ничего не забыл и не простил. Когда мать умерла, Маслоу даже не явился на ее похороны. В его записках можно найти такие слова: «Вся моя жизненная философия и мои исследования имеют один общий исток - они питаются ненавистью и отвращением к тому, что воплощала собой она (мать)».
Важно отметить, что Абрахам был совсем не красавцем. Щуплое телосложение и огромный нос делали его отталкивающе-комичным. Он настолько тяжело переживал недостатки своей внешности, что даже избегал ездить в метро, подолгу дожидаясь пустого вагона, где мог бы никому не попадаться на глаза. Можно даже сказать, что в детстве и юности он терзался тяжелейшим комплексом неполноценности в связи со своей внешностью. Может быть, именно поэтому его впоследствии так заинтересовала теория Альфреда Адлера, с которым он даже познакомился лично, когда тот переселился в Америку. Ибо сам Маслоу был живым воплощением этой теории. В полном соответствии с идеями Адлера (с которыми он, разумеется, в юности еще и не был знаком) он стремился компенсировать свое худосочие и неловкость интенсивными занятиями спортом. Когда на этом поприще реализовать себя не удалось, он с тем же рвением занялся наукой.
МОЛОДЫЕ ГОДЫ
В возрасте 18 лет Абрахам Маслоу поступил в Нью-Йоркский Сити-Колледж. Отец хотел, чтобы сын стал адвокатом, однако юридическая карьера юношу абсолютно не привлекала. Когда отец спросил, чем же он все-таки намерен заниматься, Абрахам ответил, что хотел бы «изучать все».
Интерес к психологии возник у него на предпоследнем курсе колледжа, и тема для курсовой работы была им выбрана сугубо психологическая. Это произошло под влиянием ярких выступлений отца американского бихевиоризма Джона Уотсона. Долгие годы Маслоу сохранял приверженность поведенческой психологии и убеждение, что только естественно-научный подход к человеческому поведению открывает путь к решению всех мировых проблем. Лишь со временем ограниченность механистической трактовки поведения, характерной для бихевиоризма, стала для него не только очевидна, но и неприемлема.
Небезынтересно, что в отличие от красавца-жизнелюба Уотсона, заслужившего немало упреков в распущенности, неказистый Маслоу отличался редким постоянством в интимных отношениях. В юности он страстно влюбился в свою кузину, но, терзаемый комплексами, долго не решался ей открыться, опасаясь быть отвергнутым. Когда же его робкое проявление чувств было неожиданно встречено взаимностью, он испытал первое в своей жизни пиковое переживание (это понятие впоследствии стало одним из краеугольных камней его системы). Взаимная любовь стала огромной поддержкой для его неустоявшегося самоуважения. Через год молодые люди поженились (ему было 20, ей - 19) и, как пишут в романах, жили долго и счастливо.
