*** Роман Мастера навсегда, с той минуты, когда он его прочитал, остался его самым любимым. Восхищало все: потрясающий ритм прозы, отточенность каждой фразы, восхитительный юмор, блестящее описание жизни двух городов, разделенных тысячелетиями, глубина и жизненная сила персонажей. И удивительная подлинность происходивших событий. Версия Мастера была такой убедительной, что казалась единственно возможной. Шли годы, Алекс снимал фильм за фильмом. Он был известным и признанным режиссером. И только главный фильм он снять не мог. Менялись люди, олицетворявшие власть, но Мастера, как при жизни, так и после нее, они считали опасным врагом. Все попытки Алекса убедить тех, от кого зависела судьба экранизации, что это только роман, умный, талантливый, глубокий, но роман, книга, сочинение, фантазия автора, никого не убеждали. И год за годом он слышал все тоже отдающее металлом – "нет". Он не мог смириться с отказом и работал над сценарием по ночам, когда дом засыпал, и никто не мог задать ему не нужных вопросов. Он не заметил, как его главным героем стал ни Мастер и не его подруга, ни тот, почти Всесильный со своей хулиганской свитой. Ни даже распятый. Живя в той же стране, что и Мастер, Алекс знал и понимал мучения Мастера, его безнадежные попытки пробить бетонные стены тупости и невежества властей. Знал, что такое предательство и трусость, которые всегда посылают невинного на Голгофу. Поэтому невольно, почти неосознанно выбрал самую сложную и противоречивую фигуру романа – Понтия Пилата, пятого прокуратора Иудеи, Всадника Золотое Копье. Алекс, как и Мастер жил в стране, где всегда умели говорить шепотом. Где предательство считалось осторожностью. Где подлость ценилась, как умение жить. А свобода всегда была непозволительной роскошью. Он рисовал Пилата, пытаясь понять, как человек, обладающий властью, отправляет на смерть того, чьим преступлением были слова. Почему страх потерять власть сильнее желания совершить поступок, который позволит уважать себя? Избавит от презрения к самому себе и мук совести? А может быть, условия, в которых живут правители, всегда таковы, что этот поступок приведет к гибели и самого правителя и того, кого он хочет спасти? Почему очевидные всякому нормальному человеку истины, перестают быть очевидными, как только он садится на трон, как бы этот трон ни выглядел? Вопросов было много. Он думал и рисовал своего героя. И постепенно, очень неспешно, продвигался к пониманию природы человеческих поступков, от которых зависит жизнь не только того, кто их совершает, но целых народов. Мысли были неутешительны. А рисунки все точнее и выразительнее. Каждый новый штрих на бумаге еще на миллиметр приоткрывал ту тайную дверь, за которой его ждало если не открытие истины, то приближение к ней.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
timeasmymeasure
Продолжение рассказа
Date: 2011-03-29 06:50 pm (UTC)Роман Мастера навсегда, с той минуты, когда он его прочитал, остался его самым любимым. Восхищало все: потрясающий ритм прозы, отточенность каждой фразы, восхитительный юмор, блестящее описание жизни двух городов, разделенных тысячелетиями, глубина и жизненная сила персонажей. И удивительная подлинность происходивших событий. Версия Мастера была такой убедительной, что казалась единственно возможной.
Шли годы, Алекс снимал фильм за фильмом. Он был известным и признанным режиссером. И только главный фильм он снять не мог. Менялись люди, олицетворявшие власть, но Мастера, как при жизни, так и после нее, они считали опасным врагом. Все попытки Алекса убедить тех, от кого зависела судьба экранизации, что это только роман, умный, талантливый, глубокий, но роман, книга, сочинение, фантазия автора, никого не убеждали. И год за годом он слышал все тоже отдающее металлом – "нет". Он не мог смириться с отказом и работал над сценарием по ночам, когда дом засыпал, и никто не мог задать ему не нужных вопросов.
Он не заметил, как его главным героем стал ни Мастер и не его подруга, ни тот, почти Всесильный со своей хулиганской свитой. Ни даже распятый. Живя в той же стране, что и Мастер, Алекс знал и понимал мучения Мастера, его безнадежные попытки пробить бетонные стены тупости и невежества властей. Знал, что такое предательство и трусость, которые всегда посылают невинного на Голгофу. Поэтому невольно, почти неосознанно выбрал самую сложную и противоречивую фигуру романа – Понтия Пилата, пятого прокуратора Иудеи, Всадника Золотое Копье.
Алекс, как и Мастер жил в стране, где всегда умели говорить шепотом. Где предательство считалось осторожностью. Где подлость ценилась, как умение жить. А свобода всегда была непозволительной роскошью. Он рисовал Пилата, пытаясь понять, как человек, обладающий властью, отправляет на смерть того, чьим преступлением были слова. Почему страх потерять власть сильнее желания совершить поступок, который позволит уважать себя? Избавит от презрения к самому себе и мук совести? А может быть, условия, в которых живут правители, всегда таковы, что этот поступок приведет к гибели и самого правителя и того, кого он хочет спасти? Почему очевидные всякому нормальному человеку истины, перестают быть очевидными, как только он садится на трон, как бы этот трон ни выглядел? Вопросов было много. Он думал и рисовал своего героя. И постепенно, очень неспешно, продвигался к пониманию природы человеческих поступков, от которых зависит жизнь не только того, кто их совершает, но целых народов. Мысли были неутешительны. А рисунки все точнее и выразительнее. Каждый новый штрих на бумаге еще на миллиметр приоткрывал ту тайную дверь, за которой его ждало если не открытие истины, то приближение к ней.