Гофман страстно любил жизнь. Любил и вино, которое требовалось ему для творчества во все больших и больших количествах. Особенно он уважал пунш, вошедший в моду после прибытия в его родной город русских войск. Солдаты "дщери Петровой", императрицы Елизаветы, отвоевав Кенигсберг у Фридриха II во время Семилетней войны, покорили сердца (и не только) горожан и горожанок. Буйная фантазия проявилась у него довольно рано. Друг детства писателя, чей дядя был бургомистром Кенигсберга, вспоминает: "У друзей возник смелый план прорыть подземный ход к находившемуся неподалеку пансиону благородных девиц, чтобы незаметно наблюдать оттуда за прелестными девушками. Зоркий взгляд дяди Отто, который ради здорового пищеварения много работал и гулял в саду, положил конец грандиозным замыслам. Гофман сумел убедить его, что вырытая яма предназначается для посадки некоего американского растения, и добрый старик заплатил двум работникам, чтобы те закопали ее". "Добрый старик" за полным отсутствием чувства юмора поверил в фантастическую историю. В 1792 году, когда Гофман поступил в Кенигсбергский университет "Альбертину", Кант уже сворачивал свою преподавательскую деятельность. Вероятнее всего, Гофман ни разу не был на лекциях великого философа. Его учением он заинтересуется лишь после окончания своей альма-матер. На "дилетанта" Гофмана влияло все и ничто: и среда, и гены, и новые идеи, и прусская закваска. Вместо образцового служаки (военного или штатского) Пруссия, а с нею и весь мир получили классика литературы. Творчество Гофмана на родине очень быстро забыли. Для прусского фатерлянда он казался чужим и чужеродным. Вторично, — это касается исключительно Европы, — интерес к творчеству Гофмана возродится во Франции. В момент, когда заговорили об экзистенциализме. Немцы тут же собезьянничали, "вспомнив" о доморощенном гении. В России же любовь к Гофману среди интеллектуалов существовала всегда. Гофман скорее русский, нежели немецкий или европейский писатель. Там — одна беготня за модой. В России — неподдельный интерес. Город на реке Прегель, где в 1783 году по предложению его уроженца Иммануила Канта был установлен первый громоотвод, послужил как бы сатирой на тогдашнее кенигсбергское общество. На практике все подлежало "улучшению", в точности как изобразил писатель в "Крошке Цахесе". Предполагалось принимать меры против пожаров, против наводнений в результате выхода Прегеля из берегов. Словно Гофман на машине времени отправился в нынешнюю Германию, чтобы посмотреть на меры, предпринятые МЧС в связи с последним наводнением. На самом деле никакой критики и сатиры в адрес общества, тем более общества будущего, у Гофмана нет и в помине. Его гений в другом — в способности изобразить общество как оно есть, не критикуя его ни справа, ни слева. Господь дал нам эту жизнь отнюдь не для счастья, считал писатель. Это чистилище. Поскольку в жизни Гофмана мало случалось действительно забавных историй, напомним читателю, что он (как утверждает польский писатель Ян Парандовский в "Алхимии слова") работал в комнате, оклеенной черными обоями, а на лампу надевал то белый, то зеленый, то голубой абажур. В общем, Оле Лукойе, раскрывающий свой цветной зонтик над взрослыми мальчиками и девочками. Игорь Буккер
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
timeasmymeasure
no subject
Date: 2011-01-27 12:54 pm (UTC)Буйная фантазия проявилась у него довольно рано. Друг детства писателя, чей дядя был бургомистром Кенигсберга, вспоминает: "У друзей возник смелый план прорыть подземный ход к находившемуся неподалеку пансиону благородных девиц, чтобы незаметно наблюдать оттуда за прелестными девушками. Зоркий взгляд дяди Отто, который ради здорового пищеварения много работал и гулял в саду, положил конец грандиозным замыслам. Гофман сумел убедить его, что вырытая яма предназначается для посадки некоего американского растения, и добрый старик заплатил двум работникам, чтобы те закопали ее". "Добрый старик" за полным отсутствием чувства юмора поверил в фантастическую историю.
В 1792 году, когда Гофман поступил в Кенигсбергский университет "Альбертину", Кант уже сворачивал свою преподавательскую деятельность. Вероятнее всего, Гофман ни разу не был на лекциях великого философа. Его учением он заинтересуется лишь после окончания своей альма-матер. На "дилетанта" Гофмана влияло все и ничто: и среда, и гены, и новые идеи, и прусская закваска. Вместо образцового служаки (военного или штатского) Пруссия, а с нею и весь мир получили классика литературы.
Творчество Гофмана на родине очень быстро забыли. Для прусского фатерлянда он казался чужим и чужеродным. Вторично, — это касается исключительно Европы, — интерес к творчеству Гофмана возродится во Франции. В момент, когда заговорили об экзистенциализме. Немцы тут же собезьянничали, "вспомнив" о доморощенном гении. В России же любовь к Гофману среди интеллектуалов существовала всегда. Гофман скорее русский, нежели немецкий или европейский писатель. Там — одна беготня за модой. В России — неподдельный интерес.
Город на реке Прегель, где в 1783 году по предложению его уроженца Иммануила Канта был установлен первый громоотвод, послужил как бы сатирой на тогдашнее кенигсбергское общество. На практике все подлежало "улучшению", в точности как изобразил писатель в "Крошке Цахесе". Предполагалось принимать меры против пожаров, против наводнений в результате выхода Прегеля из берегов. Словно Гофман на машине времени отправился в нынешнюю Германию, чтобы посмотреть на меры, предпринятые МЧС в связи с последним наводнением. На самом деле никакой критики и сатиры в адрес общества, тем более общества будущего, у Гофмана нет и в помине. Его гений в другом — в способности изобразить общество как оно есть, не критикуя его ни справа, ни слева. Господь дал нам эту жизнь отнюдь не для счастья, считал писатель. Это чистилище.
Поскольку в жизни Гофмана мало случалось действительно забавных историй, напомним читателю, что он (как утверждает польский писатель Ян Парандовский в "Алхимии слова") работал в комнате, оклеенной черными обоями, а на лампу надевал то белый, то зеленый, то голубой абажур. В общем, Оле Лукойе, раскрывающий свой цветной зонтик над взрослыми мальчиками и девочками.
Игорь Буккер