Это произошло одновременно, миг в миг, с исчезновением звезды β. Виктор Ренье, прославленный поэт, работал у зелёного колпачка лампы над поэмой -- "Тропинки и орбиты": из-под пера выпрыгивали буквы. Рифмы звучали остро-созвонно. Мозг укачивало мерным ритмом. Черты длинного лица Ренье заострились и разожглись румянцем. Счастье поэтов -- припадочно. Это и был -- редкий, но сильный приступ счастья: и вдруг -- что за чёрт? -- мягкий толчок в мозг, -- и всё исчезло, от вещи до вещи, будто свеянное в пустоту. Правда, ничто не шевельнулось: всё было там, где было и так, как было. Но из всего -- пустота: будто кто-то, коротким рывком выдернул из букв звуки, из лучей свет, оставив у глаз одни мёртвые линейные обводы. Было всё, как и раньше, и _ничего_ уже не было. Поэт глянул на рукопись: буквы, из букв слова; из слов строки. Вот тут пропущено двоеточие: поправил. Но где же поэма? Огляделся вокруг: у локтя -- раскрытые книги, рукописи, зелёная шляпка лампы; дальше -- прямоугольники окон: всё -- есть, где было, и вместе с тем: нет. Ренье зажал ладонями виски. Под пальцами дёргался пульс. Закрыл глаза и понял: поэзии нет. И не будет. Никогда.
no subject
Это произошло одновременно, миг в миг, с исчезновением звезды β.
Виктор Ренье, прославленный поэт, работал у зелёного колпачка лампы над
поэмой -- "Тропинки и орбиты": из-под пера выпрыгивали буквы. Рифмы звучали
остро-созвонно. Мозг укачивало мерным ритмом. Черты длинного лица Ренье
заострились и разожглись румянцем. Счастье поэтов -- припадочно. Это и
был -- редкий, но сильный приступ счастья: и вдруг -- что за чёрт? -- мягкий
толчок в мозг, -- и всё исчезло, от вещи до вещи, будто свеянное в пустоту.
Правда, ничто не шевельнулось: всё было там, где было и так, как было. Но из
всего -- пустота: будто кто-то, коротким рывком выдернул из букв звуки, из
лучей свет, оставив у глаз одни мёртвые линейные обводы. Было всё, как и
раньше, и _ничего_ уже не было.
Поэт глянул на рукопись: буквы, из букв слова; из слов строки. Вот тут
пропущено двоеточие: поправил. Но где же поэма? Огляделся вокруг: у локтя --
раскрытые книги, рукописи, зелёная шляпка лампы; дальше -- прямоугольники
окон: всё -- есть, где было, и вместе с тем: нет.
Ренье зажал ладонями виски. Под пальцами дёргался пульс. Закрыл глаза и
понял: поэзии нет. И не будет. Никогда.