byddha_krishna1958: (Default)
[personal profile] byddha_krishna1958




Картина здесь  -
http://www.alvelen.com/gallery/






 

    ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ



 

В душе не гаснет день, когда я, жгучим
Огнем любви охвачен в первый раз,
Шептал:  "Коль то любовь - что  ж так  я
                                 мучим!"

И, от земли не отрывая глаз,
Ту видел лишь, что первая, невольно,
Нашла  в мое ведущий сердце лаз.

Увы, любовь, как жалила ты больно!
Зачем зовется сладкой эта страсть,
Коль в ней желаньям и скорбям раздольно?

Зачем была не чистой эта сласть,
Не цельной, не сиянием, а мукой?
Как удалось тоске в нее попасть?

Душа, сколь тяжкой для тебя наукой
Сознанье это стало, коль одно
Смогло представить все утехи скукой?

И днем являлось льстить тебе оно,
И ночью, коей наше полушарье,
Казалось, было в сон погружено:

Я ж, сердце, спать ложась, готовый к каре
И вместе к дару, скорбен и устал,
При каждом  трепетал твоем ударе.

Когда ж, сражен бессильем наповал,
Я закрывал глаза - гонимый бредом
И лихорадкой, сон меня бежал.

Был нежной  тени каждый шаг мне ведом,
Средь сумрака встававшей, ибо взор
За ней сквозь веки устремлялся следом.

О, трепета сладчайшего напор,
Змеившегося в жилах! о, наплывы
Мильонов беглых мыслей и раздор

Меж  ними! Так зефир, колыша гривы
Античных чащ, к речам склоняет их,
А речи - смутны, долги, торопливы.

Но что, пока я кроток был и тих,
Ты, сердце, об отъезде говорило
Виновницы  скорбей и грез твоих?

Уже  меня не плавило горнило
Любви: огонь питавшая струя
Воздушная поникла вдруг бескрыло.

Раздавленный, прилег под утро я,
Но кони, мне сулившие разлуку,
Затопали близ отчего жилья.

Дрожа, терпя неведомую муку,
Взор тщетный направлял я на балкон
И к каждому  прислушивался звуку,

Чтоб голос, если при прощанье он
Из уст ее раздастся, был мне слышен,
Коль остального небом я лишен.

Когда казалось уху, что возвышен
Вдруг средь толпы он, бил меня озноб
И трепет сердца быть не мог утишен.

Но вот тот голос, что душа взахлеб
Впивала, удаляться стал, взгремели
Колеса, прочь умчался конский топ.

Тогда, один оставшись, на пределе
Сил, сердце сжав рукой, глаза закрыв,
Вздыхая, прикорнул я на постели.

Затем бездумно стал бродить, чуть жив,
Меж  стен: была нема моя светлица.
"Душе отныне страстный чужд порыв",-

Сказал я, горькой памяти вселиться
Дав в сердце, вместе с ней запрет вселя
Любить  другие голоса и лица.

И сердце билось, болью той боля,
Какая гложет в долгий дождь нелетний,
Уныло затопляющий  поля.

В тебе, любовь, я, двудевятилетний,
Дитя скорбей, тем меньше находил
Любви, чем казнь твоя была заметней,

Чем больше становился мне не мил
Мир дивный, и лужаек разнотравье,
И тишь зари, и пение светил.

Любовью  к красоте от жгучей к славе
Любви  я был избавлен: места той
Уж  не нашлось в душе, ее державе.

На милые  занятья взгляд пустой
Бросал я, их напрасными считая,
Их, делавших все прочее тщетой.

Конца изменам не было и края:
Любовь одна другую быстро столь
Смела! Ах, жизнь и впрямь тщета пустая!

Лишь  с сердцем, чей был склеп исхожен вдоль
И поперек, предаться разговорам
Любил  я, лишь его лелеял боль.

В себя и в пол я упирался взором,
Чтоб к девам - будь красива, будь дурна
Лицом -  не обращаться ни к которым,

Да лика без изъяна, без пятна
Не замутят в душе моей, как глади
Вод - ветерком гонимая волна.

И эта грусть по отнятой усладе,
Грусть, что на нас наваливает груз,
Былую  радость растворяя в яде,

Грусть по ушедшим дням мне жестче уз
Сжимала  грудь: не думал я о сраме,
Не ранил сердца злой его укус.

Я, небо и святые, чист пред вами:
Мне был  неведом темный интерес -
Жгло  душу целомудренное пламя.

Та страсть жива, тот пламень не исчез,
И образу меж  дум моих привольно
Тому, что дал мне радости небес

Вкусить. Мне  одного его довольно.

Фигура Джакомо Леопарди в контексте итальянского (и не только итальянского) Отточенто - совершенно однозначно является одной из ключевых по философскому значению и качеству поэзии, и ее величина становится еще более значимой, если посмотреть на ту чисто географическую изоляцию, в которой Леопарди сформировался как поэт, и на одиночество, которое придало особенный характер всем его произведениям. Несмотря на некоторые попытки примкнуть к романтическому движению (которые, впрочем, носили скорее характер критики), Леопарди остался верен классике - от античности до Сеттеченто, попытавшись соединить античную мысль и свою уникальную эрудицию с примерами культуры Просвещения, которые больше подходили его критическому уму. Даже с точки зрения его политической позиции, Леопарди всегда "плыл против течения": в "Размышлениях о настоящем положении нравственности итальянцев" он в полной мере выразил свой скептицизм по отношению к умеренной идеологии, осудив недостаточность социального чувства, полностью растворенного в эгоизме, индивидуализме и культурном обеднении. В то время как широко распространяющийся возврат к католицизму времен Реставрации открывал горизонты опытам Мандзони, Леопарди отказался от религиозного решения проблемы путем компромисса, потому как видел в религии источник предрассудков, фанатизма и насилия. Несмотря на интеллектуальную дружбу с флорентийской группой, объединившейся вокруг "Антологии", с которой поэт некоторое время сотрудничал, Леопарди остался убежден в правил ьности своих позиций и никогда не принял связь либерально-умеренного мышления с социо-экономическим прогрессом, которая так вдохновляла редакторов этого журнала.

 Джакомо Леопарди родился 29 июня 1798 года в Реканати - маленьком центре папской провинции, в семье графа Мональдо и Аделаиды Античи. "Я родился в благородной семье неблагородного города" напишет он позднее. Сейчас этот "неблагородный город" весь напичкан памятными досками, посвященными Леопарди: "здесь проходил", "здесь сидел"... И в этой посмертной славе чувствуется сильная горечь: итальянская провинция всегда воздает хвалу своим умершим отпрыскам, отказывая им в признании, пока они живы. Все годы, что Леопарди провел в Реканати, он был известен его жителям лишь как "сын Графа" или, еще хуже - "горбун".

Семейство Леопарди принадлежало к той типичной местечковой аристократии, которая была тесно связана с религией. Их генеалогическое древо было переполнено в основном Епископами, впрочем, ни один из них не стал не то что Папой, но даже и Кардиналом. Дом, в котором все они рождались и умирали, был насквозь промерзшим, в котором, ради сохранения презентабельности, не было никаких удобств. Не было в нем и ни единого уголка для уединения. Единственной отдушиной в этом почти что гробу была библиотека.
В ней царствовал граф Мональдо, который питал к книгам страсть, граничащую с манией. В его библиотеке было около 16000 томов. Он откапывал их везде, где только мог, перемешивая классические тексты с книгами-однодневками, печатавшимися и в его время. Он никогда не выезжал за пределы Реканати и считал совершенно естественным то, что до восемнадцати лет ему не позволяли выходить одному из дома. Он все еще носил парик с косичкой и шпагу. Шпагой он дорожил больше всего, говоря, что при шпаге он приобретает чувство собственного достоинства. Был он совершенно неспособен к ведению собственного хозяйства: запустил все свои земли, дом же его был полон склеротичных дядюшек и тетушек, слуг, вышедших на покой, и древних священников, которых когда-то пригласили в качестве гувернеров и которые пережили своих воспитанников. Пойдя против воли своего семейства, граф Мональдо женился на маркизе Аделаиде Античи, которая оказалась для него "божественным благословением и божественной карой".
Когда она поняла, что все семейное наследство испаряется с невероятной быстротой, она взяла управление финансами в свои руки, полностью устранив от дел мужа, и управляла всем с удивительной жадностью. Она не могла уволить работников, поскольку тогдашние законы это запрещали, но, когда крестьяне приносили ей, скажем, яйца, она измеряла их, пропуская через специальное кольцо: если они через него проходили, она заставляла заменять их на более крупные. Всю семью эта добрая женщина обрекла на спартанскую диету, носила она солдатские башмаки и одно-единственное платье с карманами, вечно раздутыми связками ключей, потому что в кладовые и в погреб лишь она имела доступ. Все в доме было взвешено и отмерено, даже дрова для камина. Муж, когда ему нужны были деньги, вынужден был исподтишка продавать бутылку вина или масла. Исключений не делалось даже для детей, у которых никогда не было ни единой игрушки, а одежда переходила от одного к другому. Джакомо позднее писал, что, когда один из детей заболевал (а из двенадцати родившихся семь умерло), Аделаида радовалась, потому что таким образом надеялась подарить Господу ангела. Расстроилась она только из-за одного малыша, который умер, не дожив до крещения, потеряв из-за этого право на крылья.
Когда Джакомо исполнилось шесть лет, его одели как маленького аббата и, когда он отправился в церковь на первое причастие, его мать вошла вместе с ним в исповедальню, чтобы вместе со священником узнать все его секреты. Поскольку он был первым ребенком, за столом он сидел по правую сторону от отца, который разрезал ему еду в тарелке, причем продолжал он это делать и когда Джакомо исполнилось 25 лет и вся Италия уже считала его великим поэтом. В воспитатели ему достался воспитатель отца - старый испанский иезуит, которого сам отец называл "убийцей моих штудий", но на самом-то деле воспитанием Джакомо занимался сам отец, который, с того момента, как его отстранили от домашних дел, не отваживался выходить из дома и все свои дни проводил в библиотеке. Здесь-то Джакомо и вырос под неусыпным взглядом отца, по-своему привязанного к сыну, который, впрочем, не сомневался, что Джакомо должен был стать его точной копией: эрудированным педантом, ревностным сторонником Папы, короче говоря - истинным графом Леопарди.
Мальчик читал все подряд - жадно и беспорядочно - поскольку ничего другого ему не оставалось: как и его отцу, ему было запрещено до достижения совершеннолетия выходить из дома в одиночку. Он ничего не знал о современной литературе, поскольку библиотека заканчивалась книгами раннего Сеттеченто. Зато он стал профессионалом в латинском и греческом, вплоть до того, что писал превосходные подражания классическим поэтам. Единственными его друзьями были брат Карло и сестра Паолина, которые родились почти сразу же после него. С матерью у него были исключительно "дисциплинарные" отношения. Она никогда не интересовалась и не одобряла его штудии, а его успехи казались ей сущими пустяками. Когда, после смерти Джакомо, один из его почитателей пришел к ней, чтобы выразить свои соболезнования и поблагодарить за то, что она подарила миру такого Поэта, она ответила ему одной короткой сухой фразой: "Да простит его Господь".

В 1807-1812 годах Джакомо вместе с братом Карло и сестрой Паолиной (всего же детей в семье было пятеро: один из них - Луиджи - преждевременно умер в 1828 году, другой же - Пьерфранческо - продолжил династию) делает свои первые шаги в учебе под руководством аббата Себастьяно Санкини, сразу же выказав свои исключительные способности. В этот же период он пишет и свои первые работы: сонет "Смерть Гектора" и перевод Од Горация. В 1811 году из-под его пера появляются трагедия "Индийская добродетель", первые "Философские диссертации" и перевод "Ars poetica" Горация. В 1812 году начинаются "семь лет безумного и отчаяннейшего учения", как назвал их сам Леопарди, в течение которых он в одиночестве закапывается в фамильную библиотеку.
Накрывая колени шерстяной шалью, чтобы защититься от холода, скрючившись за маленьким столиком в темном углу, Джакомо искал спасения в книгах. Он почти ничего не знал о внешнем мире - разве что только то, что видел в маленькие квадратные окошки своего дома-тюрьмы. Однажды он увидел лицо девочки - Нерины; потом - Сильвию, которым посвятил стихотворения. Нерина скорее всего была маленькой крестьянкой, которую на самом деле звали Мария Белардинелли; Сильвия же совершенно точно звалась в действительности Терезой и была дочерью извозчика. Обе девочки умерли в очень раннем возрасте. Но о чувствах, кипевших в душе Джакомо, никто в его семье не догадывался: мораль семьи Леопарди предписывала не замечать вещи неприятные или вызывающие смущение. Как не заметили и того, что его позвоночник, бывший почти постоянно в скрюченном положении, искривился практически до появления горба. Когда же дядя Джакомо Античи - брат Аделаиды написал Мональдо, что мальчик нуждается в лечении и предложил прислать его для этого в Рим, Мональдо ответил, что его сын прекрасно себя чувствует и прямо-таки цветет, после чего эгоистично добавил, что, поскольку Джакомо является его единственным другом, он не намерен лишать себя его общества.

В 1813 году он начинает самостоятельно изучать греческий и пишет "Историю астрономии", получив от отца разрешение изучать книги, запрещенные церковью. В 1814-1816 годах для него начинается период филологических и научных штудий. Его первой работой была монография о "De viris doctrina claris" Эзихия Милезия, за которой следуют работа о "Porphyrii de vita Plotini et ordine librorum eius", "Commentarii de vita et scriptis rhetorum". Также он переводит с греческого "Fragmenta Patrum Graecorum". В 1815 году он пишет Эссе о народных героях античности и "Речь к итальянцам" по случаю освобождения Пичено, которая носила еще реакционных характер, потому что в тот период Джакомо еще находился под влиянием отца. Кроме того он переводит идиллии Моско и "Батракомиомахию". В 1816 году он пишет "Рассуждение о жизни и произведениях М.Корнелио Фронтоне, обнаруженных и изданных Анджело Маи" - кардиналом и филологом, с которым Леопарди будет общаться в течение нескольких лет; затем заканчивает и публикует в миланском журнале "Spettatore italiano e straniero" "Мнение о еврейской Псалтыри", исследование "О славе Горация у древних" и перевод Первой книги Одиссеи. Вскоре после этого он переводит "Греческие триопейские вписывания", а в конце лета 1816 года - Энеиду, которую в следующем году публикует в Милане. Именно этот перевод позволил ему наладить связь с миром. Он послал копию, сопровожденную изысканными посвящениями, трем самым известным литераторам того времени: Монти, Маи и Джордани. Первые двое ответили ему довольно сдержанно, Джордани же прислал ему письмо с горячими похвалами. За него-то Леопарди и схватился, как утопающий за соломинку, засыпав Джордани письмами и уговорив его приехать в Реканати. Священник поневоле, человек с либеральными убеждениями, немного риторичный, но щедрый и полный человеческим теплом, Джордани сразу же понял трагедию Джакомо и подбил его вырваться из удушающей атмосферы семьи. Позднее Мональдо обвинил Джордани в злоупотреблении гостеприимством и в том, что тот "украл" у него сына. Джордано открыл для джакомо новые горизонты, заставив его еще более сильно ощутить свое положение пленника. Леопарди был настолько вдохновлен своим новым другом, что в сентябре 1817 года написал две патриотические оды: "All'Italia" и "Sopra il monumento di Dante". Эти два произведения были вскоре напечатаны и оценены всей Италией. Джозуэ Кардуччи писал, что, будучи еще мальчиком, он был потрясен этими стихами; добровольцы в 1859 году кричали: "В церковь - с Мандзони, на войну - с Леопарди". Единственным, кто не разделял всеобщих восторгов, был Мональдо, для которого слово "Италия" было ругательством. Но это уже события 1817 года. В этот же период Джакомо начинает свою полемическую деятельность в литературе: вмешавшись в прения между классиками и романтиками, он пишет и отсылает в "Итальянскую библиотеку" письмо в ответ на полемику, открытую Мадам де Сталь, которое так и не было опубликовано. В конце августа к нему в Реканати приезжает типограф Антонио Фортунато Стелла. Все в том же 1816 году Леопарди пишет "Приближение смерти", которое собственно и можно назвать началом его истинной литературной и поэтической деятельности.

1817 год был решающим в литературной жизни поэта: он начал писать для журнала "Zibaldone". Также он переводит "Римские древности" Дионисия Аликамасского и "Титаномахию" Гесиода. Затем завершает "Sonetti in persona di ser Pecora fiorentino contro Guglielmo Manzi, bibliotecario della Barberiniana di Roma" и сонет "Letta la vita dell'Alfieri scritta da esso".

В 1818 году Леопарди пишет "Рассуждения итальянца о романтической поэзии", которые не издавались вплоть до 1906 года.

В начале 1819 года он пишет еще несколько канцон, наиболее известные из которых "Per una donna inferma" и "Nella morte di una donna fatta trucidare". Затем он предпринимает попытку (неудачную) бегства из Реканати, написав перед этим письмо отцу, в котором жестко осуждает его реакционные и подавляющие взгляды. Интересны его письма, относящиеся к этому периоду, которые он посылает в Мачерату Саверио Брольо, пытаясь получить паспорт для поездки в Милан. В это же время пишет он и оставшиеся неоконченными "Воспоминания о детстве и отрочестве". В 1820 году в печати появляется его канцона "Ad Angelo Mai", а в 1821 - 1822 гг. - и другие, за исключением "Alla sua donna", которую он опубликует в Болонье в 1824. В этот период активизируется и его сотрудничество с "Zibaldone": с марта 1820 по октябрь 1822 (до поездки в Рим) он пишет 2500 страниц из общих 4526.

В 1822 году, закончив "Сравнение высказываний Брута младшего и Теофраста незадолго до смерти" и несколько канцон ("Alla Primavera", "Ultimo canto di Saffo", "Inno ai Patriarchi"), он уезжает в Рим - путешествие, о котором он столько мечтал - навестить родственников: семейство Античи. Город ему не понравился (а лучше сказать - это он не понравился Риму), очень скоро он кажется ему педантичным и негостеприимным, несмотря на знакомство с несколькими немецкими дипломатами (такими как Ниебур и Бунсен), которые высоко оценят исключительное филологическое дарование Леопарди. Единственным удовольствием, которое ему выпало в Риме (и о котором он писал брату Карло 20 февраля 1823 года), было посещение могилы Тассо, которое несколько утешило его после неудачных попыток получить место библиотекаря. Вернувшись в Реканати в мае 1823 года, Леопарди возвращается к своим ученым занятиям: он полностью посвящает себя сотрудничеству с "Zibaldone" (к концу года им написаны уже 4006 страниц), переводу с латыни "Сатиры против женщин" Симонида и сочинению канцоны "Alla sua Donna".

В 1824 году он читает Лукиана Самосатского и снова принимается за написание "prosette satiriche" (то есть "сатирических рассказиков"), обещанных Джордани еще в 1820 году, что приводит в конце концов к написанию (в период с января по ноябрь) первых двадцати "Operette morali" ("нравственных сочинений"). В том же году он пишет и "Размышления о настоящем положении нравственности итальянцев", которые будут опубликованы лишь в 1906 году. В Болонье он издает десять "Канцон с Примечаниями", затем переводит "Нравственные сочинения" Изократа.

В 1825 году для Леопарди начинается череда путешествий, которые прерываются частыми возвращениями в Реканати, вплоть до 1830 года, когда он решает окончательно отделиться от семьи. В этот период он бывает в Милане (где Стелла намеревается поручить ему управление изданием сочинений Цицерона, для которого Леопарди пишет два Манифеста и Библиографическое примечание), а также в Болонье, где получает известие о том, что при посредничестве Бунсена он назначен преподавателем ораторского искусства греческого и латинского в римском университете Sapienza. Впрочем, он отказывается от этого места. Переводит он в это время и "Учебник" Эпиктета, а также принимается, по просьбе все того же Стелла, за комментарии к стихам Петрарки, написанным им на итальянском (как он писал Луиджи Стелла 13 января 1826 года, работа "столь же длительная и трудная, сколь и скучная (однозначно - самая скучная из всех, что я перепробовал в своей жизни)"). Затем он завершает "Апокрифический фрагмент" Стратона Лампсакского, который будет опубликован в "Нравственных сочинения" в издании 1845 года. И наконец он возвращается к поэзии с посланием "К Графу Карло Пеполи", написанным в марте 1826 года. В том же году в "Антологии" Вьессо печатается часть "Нравственных сочинений": "Диалог Торквато Тассо со своим фамильным Гением", "Диалог Кристофора Колумба с Пьетро Гутьеррецем" и Диалог Тимандра с Элеандром". В Болонье, в издательстве "Stamperia delle Muse" печатаются его "Стихи".

В 1827 году он снова в Реканати, корректирует гранки "Нравственных сочинений", которые издаются Стеллой в июне того же года. Он же издает и "Итальянскую хрестоматию" - богатую антологию итальянской прозы. Затем Леопарди уезжает в Болонью, за которой следует Флоренция, где он встречается с литературной группой, вращавшейся около "Антологии". В залах палаццо Буондельмонти он знакомится со Стендалем и Алессандро Мандзони, незадолго до этого закончившим "Обрученных". Здесь Леопарди пишет "Диалог Плотина с Порфирием и Коперником".

В январе 1828 года выходит "Поэтическая итальянская хрестоматия". Леопарди в этот момент находится в Пизе, где проведет всю зиму. Пиза произвела на него приятное впчатление и именно здесь он пишет "Scherzo", "Il risorgimento" и "A Silvia". Из-за неожиданной смерти брата Луиджи он решает вернуться в Реканати.

С 1829 по 1830 Леопарди живет в Реканати; этот период покажется ему бесконечным и в письме к Колетте от 2 апреля 1830 года он назовет его "шестнадцать месяцев ужасной ночи". Тем не менее за эти месяцы он пишет "Le ricordanze", "La quiete dopo la tempesta", "Il sabato del villaggio" и "Canto notturno di un pastore errante dell'Asia", законченное в апреле 1830 года. В этот момент он покидает Реканати (на сей раз - навсегда) и направляется во Флоренцию, где снова встречается с "друзьями из Тосканы", готовыми профинансировать издание его "Стихов", которые и выходят в издательстве "Piatti" в апреле 1831 года. Осенью того же года Леопарди знакомится с неаполитанским изгнанником Антонио Раньери, "содружество" с которым продлится до конца дней поэта.

В 1831 году Леопарди все еще во Флоренции и, по некоторым источникам, в этот момент он переживает увлечение Фанни Тарджиони Тоццетти, которая и вдохновляет его на создание так называемого "цикла Аспазии" ("Consalvo", "Il pensiero dominante", "Amore e morte", "A se stesso", "Aspasia"). Помимо уже упомянутого издания "Стихов" он начинает работу над Паралипоменами "Батракомиомахии", которую вскоре прервет и возобновит во время пребывания в Неаполе. После короткой поездки в Рим (в 1832 году) Леопарди снова возвращается во Флоренцию, где планирует издательство литературного журнала "Lo Spettatore fiorentino", для которого пишет интересную "Преамбулу", пишет последние два "Нравственных сочинения", "Диалог продавца альманахов с пассажиром" и "Диалог Тристана с другом". После чего начинает работу над "Замыслами".

В 1833 году он уезжает в Неаполь, в то время как во Флоренции выходит второе издание "Нравственных сочинений". Он договаривается с издателем Старита о публикации своих произведений: в 1835 году выходит второе издание "Стихов" (третье издание "Нравственных сочинений", вышедшее в январе 1836 года, но помеченное 1835-ым, будет немедленно изъято цензурой). В это время он пишет статью "Новые верующие". В апреле 1836 года, дабы избежать эпидемии холеры, которая разражается в Неаполе, Леопарди и Раньери перебираются в местечко Вилла Ферриньи - к подножию Везувия. Здесь Леопарди заканчивает (с помощью Раньери, которому диктует тексты) "Il tramonto della luna" и "La ginestra" - настоящее интеллектуальное завещание. Бегство, к сожалению, не спасло его от холеры и 14 июня 1837 года Леопарди умирает.

http://italia-mia.narod.ru/leopardi.html

This account has disabled anonymous posting.
If you don't have an account you can create one now.
No Subject Icon Selected
More info about formatting

Profile

byddha_krishna1958: (Default)
byddha_krishna1958

January 2020

S M T W T F S
   1234
5 67891011
12131415161718
19202122232425
262728293031 

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Aug. 27th, 2025 01:04 am
Powered by Dreamwidth Studios