byddha_krishna1958

Макс Фон Сюдов, Биби Андерсон, Гуннар Бьернстранд в фильме Ингмара Бергмана "Седьмая печать".

В середине XIV века рыцарь Антониус Блок (фон Зюдов) и его оруженосец возвращаются после десяти лет крестовых походов в родную Швецию, земля которой устлана трупами, падшими от черной чумы. Бергман рисует полотно Апокалипсиса, герой его играет в шахматы со Смертью, заключив с ней договор, что та не тронет его до конца партии и оставит жить, если проиграет. Блок смертельно устал от жизни, и вокруг себя не видит того, ради чего стоило бы жить, но им движет любопытство - вокруг деяния людей, отмеченных Сатаной, а ему хочется убедиться в том, что есть и Бог. И об этом он готов спросить даже одержимую девчонку, которую везут на сожжение как ведьму, наславшую чуму. Но та не знает ответа. Проходя через ад Босховских персонажей и событий, изведав лишь одно кратковременное счастье земляники и молока, предложенных ему истинным героем картины, акробатом бродячего цирка, Блок проигрывает партию Смерти, и зловещая фигура в черном уводит его и остальных вверх по невидимой черте в небе. Видит их только циркач, в фантазии и видения которого не верит любящая его жена. Но, возможно, только таким людям и являет сияние своего лика Господь?... Несмотря на явную мрачность черно-белой аллегории, в картине есть место и юмору, и соленой шутке, а иначе какая же это была бы жизнь? Человек на то и есть человек, что остается им и перед лицом Смерти, и вечно наступающим концом Света. А вот когда вострубят ангелы? Гениальный фильм, шедевр кинематографа, принесший Бергману мировое признание.

Цитаты из фильма «Седьмая печать», (режиссёр Ингмар Бергман)
— И что это такое?
— Пляска смерти.
— А это смерть?
— Да, пляшет и увлекает всех за собой.
— Зачем ты малюешь такие страсти?
— Людям полезно напоминать, что они смертные.
— Это не добавит им радости.
— А кто сказал, что их надо все время радовать? Иногда стоит и попугать.
— Тогда они не будут смотреть твою картину.
— Будут, череп притягивает еще больше, чем голая бабенка.
— Если ты их напугаешь...
— Они задумаются.
— И?
— Еще больше напугаются.
Вот моя рука. Я двигаю ей. По жилам бежит кровь. Солнце высоко, в самом зените, и я, Антоний Блок, играю в шахматы со смертью.
Если все несовершенно в нашем несовершенном мире, то любовь само совершенство в своем совершенном несовершенстве.
Любовь самая черная чума. Если б от нее умирали хоть бы польза была. Но почти всегда все выздоравливают.
Судьба—злодейка веселится,
И ты, приятель, не робей,
Сегодня праздник приключится,
А завтра нам кормить червей.
Крестовый поход — такая чушь, до какой только и мог додуматься самый отъявленный идеалист.
— Самое верное средство: кровь и желчь большого черного пса. Дьявол этого запаха не выносит.
— Я тоже.
— Я хотел бы исповедоваться истово, но душа моя пуста. И эта пустота как зеркало. Я смотрю на себя в это зеркало, и меня охватывает ужас. Безразличие к людям извергло меня из их среды. И я живу в мире призраков, пленник своих грез и фантазий.
— И все-таки умирать не хочешь?
— Хочу.
— Что же ты ждешь?
— Я должен знать.
— То есть тебе нужны гарантии?
— Называйте, как хотите. Неужели так уж немыслимо познать Бога, почувствовать Его. Почему Он скрывается от нас в тумане невнятных обещаний, незримых чудес? Как верить верующим, когда не веришь даже самому себе? Что станет с теми, кто жаждет веровать, но не умеет? И что будет с теми, кто не желает и не умеет? Почему я не могу убить Бога в себе? Почему Он так мучительно до унизительности продолжает жить во мне, хотя я проклинаю Его, жажду вырвать из своего сердца? Почему несмотря ни на что, Он как издевательство остается реальностью, и от нее невозможно освободиться? Вы слушаете меня?
— Слушаю.
— Я хочу знать. Не верить, не предполагать, а знать. Хочу, чтобы Бог протянул мне Свою длань, явил Свой лик, заговорил со мной.
— Но Он безмолвствует.
— Я кричу Ему в туманный мрак, но там словно никого нет.
— Может, и правда, нет.
— Тогда жизнь — это невыносимый ужас. Невозможно осознавать, что все тщетно, а впереди только смерть.
— Многие не задумываются ни о смерти, ни о тщете жизни.
— Но наступит последний день, когда придется заглянуть в бездну.
— Да, наступит.
— Я понимаю Вас, мы олицетворяем свой страх, создаем его образ и называем этот образ Богом.
— Тебя что-то беспокоит.
— Да пошли же, черт возьми, я спас тебе жизнь, и ты все-таки мне обязана.
Вера — это такая мука, все равно, что любить того, кто во мраке и не являет лица.
— Ты доволен?
— Йона, тебе не кажется, что в этой жизни все так...
— Да! Не думай об этом.
— ...глупо, вот как.
— И ты раскроешь свои тайны?
— У меня нет никаких тайн.
— Так ты ничего не знашь?
— У меня нет знаний.
Источник — «http://ru.wikiquote.org/wiki/%D0%A1%D0%B5%D0%B4%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D1%8F_%D0%BF%D0%B5%D1%87%D0%B0%D1%82%D1%8C_(%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BC)»

В основу фильма положена пьеса Бергмана «Роспись по дереву».
Название взято из «Откровения Иоанна Богослова».

Практически именно с этого фильма, удостоившегося на фестивале в Канне в 1957 году специального приза жюри (поровну с «Каналом» Анджея Вайды, что по-своему знаменательно, учитывая несомненный символизм «хождения по кругам ада» и в данной картине об участниках Варшавского восстания в годы второй мировой войны), началась всемирная слава шведского режиссёра Ингмара Бергмана. Хотя ряд предшествующих работ мастера ретроспективно тоже были признаны кинематографическими шедеврами — например, «Лето с Моникой» и «Вечер шутов». Но «Седьмая печать» представляет уже зрелого, пусть лишь 38-летнего по возрасту художника, который, безусловно, склонен к богоборческим мотивам и пытается вырваться за пределы внушаемого с детства протестантизма (тем более что и отец Бергмана был пастором) даже при обращении к материалу, имеющему религиозную тематику.

Однако средневековый рыцарь Антониус Блок, который отправился, подобно многим крестоносцам, на спасение Гроба Господнего и освобождение Иерусалима из-под владычества неверных, в большей степени разочарован и внутренне опустошён не по причине краха своих христианских убеждений. Он гораздо сильнее осознаёт мучительное несоответствие реального мира, где существуют жестокость, ненависть, бесправие и унижение людей, тому идеальному Царствию Небесному, которое он и другие искатели религиозного Абсолюта стремились обрести в Земле обетованной.

Мистическую встречу отчаявшегося рыцаря с самой Смертью и иносказательный шахматный поединок с нею за собственную душу и чуть ли не за всё человечество можно вполне уподобить дьявольскому по искушению и философскому по смыслу заключению договора Фауста с Мефистофелем. Хотя ценой выступает не столько личное бессмертие, сколько неутолимый поиск истины человеческого существования, определение некой основы бытия. Вот и бергмановский Блок, не будучи учёным, одержимым обнаружением своеобразного «философского камня», жаждет, прежде всего, заполучить отнюдь не приобщение к божественным истокам мироздания и не чисто религиозное просветление. Он ищет достаточно простую и понятную «формулу жизни», оправданный смысл земного пути человека, прежде чем тот когда-нибудь предстанет перед Богом и ответит за всё содеянное на Страшном Суде.

Пророчество Иоанна Богослова насчёт Второго Пришествия и конкретно — о снятии седьмой печати («сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. // И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом, и дано им семь труб») — приобретает в трактовке Ингмара Бергмана, казалось бы, приземлённый и даже житейский по своей сути пафос. Это касается спасения от смерти обычных людей — странствующего комедианта Юфа, его молодой жены Мии и их маленького ребёнка. Однако для того, кто в первую очередь разуверился в осмысленности человеческих попыток прожить собственную жизнь достойно и с умиротворением в душе, этот, скорее всего, воображаемый акт избавления невинных (есть также искус трактовать данное семейство как Иосифа, Марию и младенца Христа!) от кары Господней оказывается финальным искуплением своего предназначения. «Остановись, мгновение!» — теперь Антониус Блок готов умереть спокойно, с осознанием выполненной миссии, которая не имеет ничего общего с догматами веры.

Сборник, в деталях продуманный (срежиссированный!) самим И.Бергманом, включает драматургические произведения, объединенные сокровенной для автора темой - Художник, зачарованный и одержимый, безраздельно посвятивший себя Театру и Кино. И.Бергман вместе с читателем разглядывает сложный и захватывающий процесс творчества, увлекая крупным планом отношений людей в нем