Добавлю, что, работая над вторым вариантом, я не стремился учесть
справедливые замечания об излишествах, переусложненности, надуманности и
т.п., высказанные маститыми обозревателями по поводу варианта первого.
Теперь я знаю, читателей какого возраста привлекает роман в первую очередь,
и пусть он остается чем был - романом о юности, написанным рукою
великовозрастного юнца. Оправданием мне служит тот факт, что художник должен
свободно выражать собственный опыт во всей его полноте. Остальные вольны
пересматривать и хоронить свое личное прошлое. Мы - нет, какая-то часть
нашей души пребудет юной до смертного часа... зрелость наследует простодушие
молодости. В самом откровенном из новейших романов о романистах, в
последнем, горячечном творении Томаса Харди "Возлюбленная", немолчно звучит
жалоба на то, что молодое "я" повелевает вроде бы "зрелым", пожилым
художником. Можно скинуть с себя это иго, как сделал сам Харди; но
поплатишься способностью писать романы. И "Волхв" есть поспешное, хоть и не
вполне осознанное, празднество возложения ярма.
Если и искать связную философию в этом - скорее ирландском, нежели
греческом - рагу из гипотез о сути человеческого существования, то искать в
отвергнутом заглавии, о котором я иногда жалею: "Игра в бога". Я хотел,
чтобы мой Кончис продемонстрировал набор личин, воплощающих представления о
боге - от мистического до научно-популярного; набор ложных понятий о том,
чего на самом деле нет, - об абсолютном знании и абсолютном могуществе.
Разрушение подобных миражей я до сих пор считаю первой задачей гуманиста;
хотел бы я, чтобы некий сверх-Кончис пропустил арабов и израильтян,
ольстерских католиков и протестантов через эвристическую мясорубку, в какой
побывал Николас.