Эта лента Бергмана, давно любящего лаконизм и минимализм выразительных средств, ограничивающего себя исключительно интересом к человеку на экране, оказывается куда более новаторской и смелой, чем многие новомодные течения, включая датскую Догму , поскольку тоже снята цифровыми камерами, причём сразу пятью операторами. Но это нужно было в первую очередь для того, чтобы передать максимальное чувство свободы пребывания в кадре, когда ничто не должно стеснять актёров, попадающих как бы в реальное время жизни - именно здесь и сейчас. И даже в том случае, когда полагалось бы совсем иначе выстроить мизансцену, престарелый постановщик, который уже 60 лет обучен разводить исполнителей по разным углам сценической или съёмочной площадки, демонстративно не меняет фронтальный вертикальный ракурс почти на крупном плане, дозволяя героям, как в упомянутом эпизоде ночной беседы, располагаться строго по горизонтали кадра, ибо им так гораздо удобнее. Зато трудно удержаться от искуса, наблюдая за этими людьми, говорящими при свете ночников, повернуть при просмотре голову поближе к плечу, чтобы быть примерно в схожем положении с ними.

Про нижний ракурс в фильмах японца Ясудзиро Одзу говорили, что это будто бы точка зрения ребёнка с высоты его роста, а можно было бы сравнивать и с позицией зрителя, сидящего в зале на уровне лишь полуметра от пола. Ингмар Бергман удивляет в Сарабанде взглядом словно не извне, а изнутри сцены - мы попадаем как бы по ту сторону экрана, приглашённые в путешествие в глубь самих себя, где становимся не свидетелями, а соучастниками событий, что отнюдь не предполагает традиционной организации пространства в кадре. Как ни странно, малоподвижная камера тут является в большей степени субъективной, нежели лихорадочно суетливые попытки догматиков включить публику якобы в реальность происходящего на наших глазах.