...Я все придумал сам, что записал, однако что-то было, что-то было. Пришел я как-то к дочери поэта, скончавшегося так скоропостижно, что вроде бы никто и не заметил. Читал его стихи и пил наливку. В стихах была тоска, в наливке - клюква, которую вылавливать сначала я ложечкой пытался, а потом, натрескавшись, большим и средним пальцем, о скатерть вытирая их. Сиренью и яблонями пахло в той квартире.
А Анна говорила, говорила - конечно, дочь поэта звали Анной, - что папа был приятель Евтушенки, кивала на портретик Евтушенко, стоявший на огромнейшем комоде. Как выше было сказано, сиренью и яблонями пахло в той квартире.
Есть люди странные в подлунном мире, поэтами они зовут себя: стихи совсем плохие сочиняют, а иногда рожают дочерей и Аннами, конечно, называют. И Анны, словно бабочки, порхают, живут в стихах, стихов не понимают. Стоят в нарядных платьях у дверей, и жалобно их волосы колышет сиреневый и яблоневый ветер.
А Анна говорила, говорила, что, разбирая папины архивы, так плакала, чуть было не сошла с ума, и я невольно прослезился - хотя с иным намереньем явился, поцеловал и удалился вон.
no subject
...Я все придумал сам, что записал,
однако что-то было, что-то было.
Пришел я как-то к дочери поэта,
скончавшегося так скоропостижно,
что вроде бы никто и не заметил.
Читал его стихи и пил наливку.
В стихах была тоска, в наливке - клюква,
которую вылавливать сначала
я ложечкой пытался, а потом,
натрескавшись, большим и средним пальцем,
о скатерть вытирая их. Сиренью
и яблонями пахло в той квартире.
А Анна говорила, говорила -
конечно, дочь поэта звали Анной, -
что папа был приятель Евтушенки,
кивала на портретик Евтушенко,
стоявший на огромнейшем комоде.
Как выше было сказано, сиренью
и яблонями пахло в той квартире.
Есть люди странные в подлунном мире,
поэтами они зовут себя:
стихи совсем плохие сочиняют,
а иногда рожают дочерей
и Аннами, конечно, называют.
И Анны, словно бабочки, порхают,
живут в стихах, стихов не понимают.
Стоят в нарядных платьях у дверей,
и жалобно их волосы колышет
сиреневый и яблоневый ветер.
А Анна говорила, говорила,
что, разбирая папины архивы,
так плакала, чуть было не сошла
с ума, и я невольно прослезился -
хотя с иным намереньем явился,
поцеловал и удалился вон.