Изначально в устной традиции сказки о Красной Шапочке волк был не просто зверем, а оборотнем (именно отсюда — его умение говорить человеческим голосом и удачные попытки замаскироваться под бабушку). Гриммы, как и Перро, это не афишировали, но подразумевали. В конце ХХ века интерес к мистике спровоцировал целый ряд соответствующих интерпретаций «Красной Шапочки», среди которых наиболее известна трактовка британского “оскароносца” Нила Джордана — он превратил эту историю в любовный триллер про оборотней «В компании волков».
Люди XIX века видели в Красной Шапочке чистый образ. Поклонник «Детских и домашних сказок» Чарльз Диккенс в своих «Рождественских историях» делился наивными детскими размышлениями: “Я чувствовал, что если бы мог жениться на Красной Шапочке, то познал бы истинное счастье”. А сами Гриммы, мечтавшие о возвращении к национальным корням, вообще считали, что прежде мир был бесполым, а “люди производили детей лишь одним взглядом (как Бог действует лишь мыслью)” — лишь “потом им понадобились для этого поцелуи и, наконец, объятия и плотское сношение”. “Тевтонские религиозные невротики” (так окрестили братьев мало во что верящие психоаналитики XX века) при подготовке сказок к печати изгоняли из них все сколь-нибудь эротические сцены и выражения, ибо верили, что “старая поэзия” была “невинна”.
ХХ век сделал из Красной Шапочки бренд и диагноз. Так, в 30-е годы сторонники ученика Фрейда Эриха Фромма заявляли, что Красная Шапочка — вполне созревшая девица, и её головной убор — символ физиологической зрелости. Предупреждения матери не сворачивать с дороги и остерегаться разбить бутылку являются предостережениями против случайных связей и потери девственности. Главные герои сказки — три поколения женщин. Волк, воплощающий в себе мужское начало, — это “безжалостное и коварное животное”, а охотник — условный образ отца Красной Шапочки (именно поэтому он не входит в число презираемых мужчин). В целом история рассказывает о триумфе женской половины человечества над мужской и возвращает читателя в мир матриархата.
no subject
Люди XIX века видели в Красной Шапочке чистый образ. Поклонник «Детских и домашних сказок» Чарльз Диккенс в своих «Рождественских историях» делился наивными детскими размышлениями: “Я чувствовал, что если бы мог жениться на Красной Шапочке, то познал бы истинное счастье”. А сами Гриммы, мечтавшие о возвращении к национальным корням, вообще считали, что прежде мир был бесполым, а “люди производили детей лишь одним взглядом (как Бог действует лишь мыслью)” — лишь “потом им понадобились для этого поцелуи и, наконец, объятия и плотское сношение”. “Тевтонские религиозные невротики” (так окрестили братьев мало во что верящие психоаналитики XX века) при подготовке сказок к печати изгоняли из них все сколь-нибудь эротические сцены и выражения, ибо верили, что “старая поэзия” была “невинна”.
ХХ век сделал из Красной Шапочки бренд и диагноз. Так, в 30-е годы сторонники ученика Фрейда Эриха Фромма заявляли, что Красная Шапочка — вполне созревшая девица, и её головной убор — символ физиологической зрелости. Предупреждения матери не сворачивать с дороги и остерегаться разбить бутылку являются предостережениями против случайных связей и потери девственности. Главные герои сказки — три поколения женщин. Волк, воплощающий в себе мужское начало, — это “безжалостное и коварное животное”, а охотник — условный образ отца Красной Шапочки (именно поэтому он не входит в число презираемых мужчин). В целом история рассказывает о триумфе женской половины человечества над мужской и возвращает читателя в мир матриархата.